ИСЧЕЗНУВШАЯ ИМПЕРИЯ
Сергей Кара-Мурза
Фильм архимандрита Тихона (Шевкунова), к сожалению, вызвал скандальный шум, и в него не хотелось влезать. Но, на мой взгляд, фильм стал важным и поучительным явлением, его обязательно надо было бы обсудить спокойно и без партийных пристрастий. Это заявка на определенный идеологический проект, для которого в России существует отзывчивый контингент. Более того, эта заявка уже воплощена в действие и обеспечена ресурсами - снять фильм, дважды показать по телевизору и собрать на обсуждение видных персон значит получить доступ к большой машине. Такие явления игнорировать нельзя.
Какой смысл упрекать фильм в исторических неточностях и подгонке материала под “идею”? Ведь это не учебный фильм. Не профессор в очках дает в нем объяснения, а священник с бородой и в рясе. Другой жанр, другая задача, на других струнах ума и души играет автор. Критика должна быть адекватна произведению.
Не исключено, что попытка инженерного подхода к обсуждению фильма вызовет еще более резкое недовольство, причем с обеих “конфликтующих сторон”. Обе они воспримут ее как профанацию священных символов, у каждого своих. Но я попробую – из уважения к проблеме и труду о. Тихона.
Я вижу в этом проекте отражение глубоких противоречий, возникших в правящей верхушке относительно образа будущего России и поиска путей к нему. В эти противоречия втянута и Церковь, которую призвали поделиться ресурсом ее авторитета во благо государственности (как это благо понимают соответствующие службы). В рамках этого взаимодействия был разработан и выполнен конкретный пропагандистский проект, вроде бы небольшой и локальный. Казалось, люди должны посмотреть фильм, их сознание на время было бы сдвинуто в нужную сторону – и никаких побочных эффектов. Это ошибка, такие акции не просто внедряют в сознание нужный образ, но и алгоритм его порождения, а это вещь небезобидная, побочный эффект с неблагоприятными свойствами.
В моем рассуждении два пункта: “использование” религиозной компоненты массового сознания в актуальных политических целях; методологическое основание концепции данного конкретного фильма. По обоим пунктам есть сомнения и возражения.
Этот фильм – идеологический продукт. По-моему, он так и воспринят публикой, так что примем это как факт. Зачем этот фильм сегодня и почему озвучивать конкретную (и даже конъюнктурную) идеологическую установку поручено (или доверено) священнику?
Мне кажется, что деградация идеологических служб власти гораздо глубже, чем это представлялось. Перед рядовой кампанией выборов, исходу которых ничего не угрожало, они запустили руку в неприкосновенный духовный запас – авторитет Церкви. В рядовой акции они апеллировали к религиозной части общественного сознания. По другому поводу были сказаны слова, имеющие общее значение: “Есть в военном приказе такие слова, на которые только в тяжелом бою, да и то не всегда, получает права командир...”. Какую трансцендентную мысль должен был донести ведущий, обращаясь с телеэкрана к миллионам зрителей в облачении священника? Не было такой мысли, а те, которым худо-бедно можно было придать статус фундаментальных, не требовали для их изложения элементов религиозного ритуала. На мой взгляд, он был использован всуе.
Следует ли вкладывать рядовой пропагандистский сигнал в уста Церкви? Я думаю, что это вообще недопустимая трата сокровища. Но в данном случае издержки особенно велики, ибо этот сигнал носит конфронтационный характер в тот момент, когда в нашем идеологически расколотом обществе установилось очень хрупкое неустойчивое равновесие.
Что у нас осталось из сил, удерживающих равновесие? Очень немного – символ Победы (который неустанно подтачивает известно кто); уважение к православию как к идее, исторически собравшей русский народ (это шире, чем личная религиозная вера); символическая постройка “Путин”, служащая шунтирующей аортой для обескровленной национальной надежды.
В этих условиях выдать текст, полный лобовыми идеологическими обвинениями и содержащий жесткие политические установки, значит нанести удар по авторитету Церкви как духовного арбитра, примиряющего расколотое общество. Ведь этот текст всеми воспринят как санкционированный Церковью, да и горячо поддержан многими близкими к Церкви уважаемыми людьми. Мне близок смысл многих идей фильма (“он за меня”), а вот “средство доставки” кажется недопустимым. Ценность носителя несоизмеримо больше, чем сила заряда. Нельзя этот носитель тратить на такие цели, исторический опыт нам это наглядно показал.
В фильме силен и жесток “антилиберальный” пафос. Но рука не поднимается аплодировать. Разве дело Церкви – определять, устраивать ли жизнь в России на либеральных принципах или нет? Разве это ее дело – обсуждать ошибки в расходовании стабилизационного фонда олигархами Византии или РФ?
Подумайте сами: Церковь окормляет людей уже почти две тысячи лет. Как она смогла пережить столько катастроф? Да потому, что она признавала и рабство, и феодализм, признала и капитализм. Правда, советскую власть поначалу не признала, но потом поправилась. И либерализм сначала признала (“голосуйте за Ельцина”), а теперь вдруг не признает ни в какую. Это и называется “взять меч кесаря” и начать им орудовать в чисто земных делах.
Идеологический смысл фильма крайне антизападный. Он настолько нарочит, что, будь фильм показан на самом Западе, он вызвал бы недоумение и злобную иронию. А в России, думаю, огорчил значительную часть тех, кто пытается отстоять нормы просвещения и рациональности независимо от политических установок. Разве в интересах России демонизировать Запад и усиливать иррациональную компоненту в наших отношениях? Разве на демонизацию России в западных СМИ разумно давать нам “симметричный” ответ? Ни в коем случае, да это и противно нашей культуре.
Думаю, большинство понимает (или “чувствует”), что для выхода России из кризиса необходимо восстановить связность русского народа достаточно большой системой разнородных связей. Для этого абсолютно необходимо создать модернизированную версию русского национализма - старый имперский и державный (советский) национализм свои ресурсы исчерпал. Относительно типов нашего национализма и способов его сборки идет жесткая борьба. Ее доктрины и методы - особая тема.
В любом случае одна из задач этой программы – разработка обновленных национальных мифов, задающих простые стереотипные модели объяснения реальности и закладывают их куда-то на границе подсознания и художественного чувства. В качестве сырья авторы фильма взяли миф о Византии как православной империи, от которой Русь приняла христианство. Для национального самосознания русских это исключительно важный миф, одно из наших духовных сокровищ. Из него выводился производный миф Третьего Рима. Это очень тонкая конструкция, подобная зовущему нас Призраку. Но призраки требуют чуткого и бережного отношения. Попробуйте наполнить их земной материей (хотя бы “молоком и мясом”) – они в лучшем случае улетучиваются, а то и оборачиваются каким-нибудь свиным рылом.
В фильме миф Византии осовременили таким способом, что лучше сказать “освежевали”. Тут тебе и образ престола, на который карабкаются “преемники”, торговцы, евнухи - и все друг друга режут, травят и ослепляют. А вокруг сплошное предательство, коррупция и всевозможные социальные несправедливости. И тут же обвинение подданных в том, что они не вышли защищать базилевса и “утратили счастье жить в такой прекрасной империи”. Это воспринимается как неуместный сарказм.
Мы любим Византию как один из корней нашей культуры, как идеализированный символ. Трудно представить себе более эффективную профанацию этого символа, чем такое его прославление. Зачем в ХХI веке ставить в пример социальное устройство империи, которая буквально ободрала все население, чтобы украсить столицу? Зачем смешивать миф с вульгарной социологией? Если на то пошло, то созданный в фильме образ Запада с его бедными рыцарями и королями в замках-хижинах выглядит как социальный порядок привлекательнее Византии.
Вообще, создание национального мифа средствами кино – большое и трудное искусство. Для него требуется мощный социальный заказ “снизу”, который возникает в момент исторической необходимости сплотиться. Пример – фильмы Эйзенштейна “Иван Грозный” и “Александр Невский”. Но ведь в них и следа нет лобовой привязки к сиюминутным потребностям власти.
А главное, сейчас нет ни нужды, ни возможности сплачиваться через национализм в тоталитарное общество. Нынешняя война есть война интеллекта и духа. Сохранять трезвость ума есть условие способности организовать ответные действия. В населении давно нет иллюзий относительно Запада, но не нужен и истеричный конфликт с ним. А фильм сокращает возможности рационального представления нашего кризиса, объясняя его сатанинскими происками Запада. Это загоняет становление русского национализма в тупик, сплачивая “своих” образом “врага”, прервавшего наш золотой век. Из всех доктрин национализма это - заведомо проигрышный. Он ведет к трайбализации народа, откату к племенному сознанию, к распаду не только империи, но и ее ядра.
Такой откат нам и предлагается, и это сразу углубляет раскол “рациональной” и “эмоциональной” частей России. При обсуждении фильма на ТВ было даже сделано обвинение в адрес просвещения вообще. Оказывается, просвещение наш враг, а православие – это единственное, что нас соединяет. Но это неразумный, ограниченный взгляд – реальность сложна, а исторический вызов требует от нас мобилизацию буквально всех интеллектуальных, духовных и творческих сил. Попутно зачем-то обругали Тойнби, дезавуировали А.С.Панарина и прошлись по советскому периоду (который как раз на время смягчил дефекты византизма).
Наконец, авторы фильма взяли на вооружение доктрину “удревнения” нашего кризиса, предложив в качестве аналогии кризис Византии ХII-ХIII веков. С точки зрения программы возрождения русского национализма это огромная ошибка. При чем здесь Византия, когда у нас перед глазами своя драма? Познавательной ценности эта аналогия не имеет, ибо скудный материал по истории тех веков любой идеолог может переиначить, как пожелает. Это – средство манипуляции, а не познания. А цель этой манипуляции – не дать нам пусть ложную, но связную концепцию, а создать в наших умах хаос, отвести от попыток рационально описать наш кризис, выявить его движущие силы и противоречия, “измерить” явления и составить карту причинно-следственных связей.
Даже смешивая место и время, фильм не мог дать связной трактовки кризиса Византии, хотя бы мифической. В модели той “православной империи” концы с концами не вяжутся, где уж тут получить нить для выхода из нашего нынешнего лабиринта. А лихое “осовременивание” трагедии Византии, например разговорами о стабилизационном фонде, вообще превращает эту историю в идеологический кич. Да и как-то все это бестактно. С экрана ругают олигархов (и население) Византии, которые не дали денег на военную реформу, а в нашей реальности с населения (а не олигархов) эти деньги и выжимают – иначе, мол, нас Запад сожрет, не видали, что с Византией случилось?
И предупреждение русским, что только религиозная православная идея может нас спасти, звучит в фильме неубедительно. История хоть Византии, хоть России намного сложнее, чем это дано в фильме. Империю собирает и скрепляет не только общее религиозное чувство, а многообразие связей солидарности, общих идеалов и интересов. Фильм упрощает реальность сверх меры, и это нас может только ослабить.
Хорошо, если этот первый опыт пойдет впрок и укрепит идеологическое и художественное оснащение вызревающего русского национализма. Но, конечно, тут статьями не обойдешься, нужны именно “инженерные” совещания. А главное – выработка нормальной методологической основы этой большой программы.