Западные теоретики национализма любят противопоставлять французский «прогрессивный» политический национализм – «плохому» «нетолерантному» немецкому национализму. Однако гражданский национализм имеет своим базисом национализм этнический и не может без него существовать. Сама альтернатива “этническая или политическая” в отношении нации является ложной.
Проект гражданской нации давно и настойчиво предлагается для России определенными идеологами и политиками. В гражданском национализме они видят панацею – своего рода универсальное лекарство, которое избавит нас от всех проблем в области национальной политики. Сторонникам этого проекта удалось добиться, чтоб основные положения и понятия гражданского национализма проникли в государственные документы, в статьи выступления политиков. В Конституции РФ говорится о том, что источником власти в РФ является «многонациональный народ Российской Федерации». Первый президент России Б.Н. Ельцин обращался к гражданам не иначе как «россияне». И даже совсем недавно В.В. Путин в статье о национальном вопросе снова говорил о том, что российская идентичность поможет противостоять угрозам этнонационализмов и прежде всего русского этнонационализма.
Вместе с тем для огромного большинства граждан России все эти рассуждения о гражданском национализме и гражданской нации почти ничего не говорят. В России до сих пор мало кто понимает, что представялет собой гражданская нация и гражданский национализм. Сам термин «нация» употребляется как синоним термина «народ», а национализм воспринимается как ксенофобия. При такой «этнологической малограмотности» сторонники гражданского национализма с легкостью вбрасывают в общественное сознание свои софистические тезисы, тем самым исподволь подготавливая те самые конфликты на этнической почве, от которых они обещают избавить нас при помощи проекта гражданской нации…
Но давайте разбираться во всем по порядку.
В современной науке принято различать два вида национализма как идеологии, обеспечивающей единство нации – этнический и гражданский. В первую очередь они отличаются пониманием самого феномена нации. В согласии с первым, этническим национализмом, нация представляет собой сообщество людей, которые объединены общими происхождением, языком и культурой, особенностями коллективной психологии («национальным характером»). Иными словами, здесь слово «нация» употребляются примерно в том же значении, что и слово «этнос» (при всех различиях между ними, которые связаны прежде всего с тем, что этнос – принадлежность мира традиционного, а нация – род модернистского сообщества, немыслимая без таких «машин современности» как университет, книгопечатание, газеты и журналы, литература и литературный язык и т.д.). Целью нации этот вид национализма считает создание и сохранение своего собственного национального государства. Такое государство существует для удовлетворения жизненных потребностей одного государствообразующего этноса, представители других этносов могут быть формально равноправными, но они остаются этническими меньшинствами, права которых в реальности вторичны по отношению к правам титульного народа. В ряде случаев в подобных государствах закон прямо предусматривает ограничения в правах для жителей и даже граждан нетитульной национальности.
Такого рода национальные государства были распространены в XVII-XIX веках, прежде всего в Восточной Европе. Так, многие немецкие государства первой половины XIX (как известно, единой Германии тогда не существовало) позиционировали себя как «германско-христианские», то есть полноправными гражданами в них являлись лишь этнические немцы, исповедующие христианство. А, к примеру, этнические евреи, исповедующие иудаизм, даже немецкоязычные и, так сказать, немецкокультурные, гражданами не считались или обладали урезанными правами: не могли быть избранными в органы государственной власти, не могли заниматься определенными профессиями, постоянно проживать определенных местах и т.д. Схожая ситуация была даже в тех государствах, которые сегодня принято противопоставлять «восточноевропейской этнонационалистической модели» как образец либерализма. Например, в США вплоть до 1875 года чернокожие американцы были лишены прав гражданства. То есть до 1875 года чернокожие не считались членами американской нации (а в южных штатах до 1960-х они не были полноправными гражданами по так называемым «законам Джимми Кроу»). Индейцы были в таком положении до 1924 года. Таким образом, вплоть до конца XIX — начала ХХ в.в. американская нация носила если не этнический, то расовый характер.
В настоящее время этническое понимание нации и национального государства заложено в основания конституционного строя некоторых восточноевропейских государств и бывших советских республик, например, республик Балтии. Так, Литовская республика согласно Конституции является результатом реализации права на самоопределение литовского народа, который как говорится в тексте Конституции, веками решительно защищал «свою свободу и независимость» и сохранил «свой дух, родной язык, письменность и обычаи». Закон о гражданстве Литовской республики предусматривает упрощенные правила приема в гражданство Литовской Республики (без натурализации) лиц литовского происхождения, то есть лиц, имеющих одного или обоих родителей (бабушек и дедушек) — литовцев и считающих себя литовцами. Хотя среди населения Литвы по переписи 2001 года 6% русских и 60% русскоязычных, русские считаются нацменьшинством, а русский язык – языком нацменьшинства.
За пределами Восточной Европы этническое понимание нации и национального государства почти не встречается, исключение составляет государство Израиль. Израиль не имеет своей Конституции, но в декларации о независимости, принятой 14 мая 1948 года и выполняющей некоторые функции так и не принятой до сих пор конституции, Израиль называется воссозданным суверенным государством еврейского народа на земле Израиля («Эрец Исраэль»), которое открыто для каждого этнического еврея. В то же время провозглашается гражданское равноправие живущих в Израиле арабов (которые тоже имеют права граждан Израиля за исключением тех, кто живет на территории палестинской автономии).
В согласии с позицией альтернативного гражданского национализма нация, напротив, есть не этническое, а политическое сообщество, тот самый абстрактный «народ» который является источником суверенитета по конституции любого демократического государства. Как видим здесь слово «нация» употребляется в ином смысле – как синоним слов «государство», «гражданское общество». Именно этот смысл подразумевается, когда говорят о национальных интересах Франции или Америки, о национальной экономике России и т.д. При этом этничность членов данного «народа», по декларациям гражданских националистов, роли не играет.
В Западной Европе и в США сегодня господствует именно второе понимании нации. Когда в нынешней Франции говорят о французах, то имеются в виду вовсе не «этнические французы», а просто граждане Франции, которые по своей этнической принадлежности могут быть алжирцами, арабами или русскими (как Марина Влади, которую на самом деле зовут Марина Владимировна Полякова-Байдарова). Гражданский национализм предполагает, что члены одного и того же политического сообщества — «нации» — должны быть лояльными по отношению к государству, гражданами которого они стали. Они должны знать язык, который в этом государстве признается официальным, разделять набор культурных ценностей, которые признаются в этом государстве базовыми. Но и не более того – в быту они могут сохранять свою этническую идентичность, говорить на родном языке, исповедовать свою этническую религию. При этом ни один гражданин нации не имеет преимуществ перед другими в связи со своей этнической принадлежностью. То есть этнический француз имеет столько же прав, сколько этнический алжирец, если они оба обладатели французского гражданства.
Применительно к России проект гражданского национализма означает, что все граждане России, независимо от их этнической принадлежности, составляют единую российскую нацию, подобную, скажем, американской. При этом они могут принадлежать к разным этносам и быть россиянами русского, татарского, якутского или даже вьетнамского и африканского происхождения. Их объединяет российский патриотизм, русский язык как язык российского государства и «культурный минимум», составляющий базу идентичности россиянина (скажем, высокая оценка тех или иных исторических персонажей – от Александра Невского до Юрия Гагарина или событий российской истории – от крещения Руси до победы в Великой Отечественной войне). Сторонники проекта гражданской нации дабы подчеркнуть ее полиэтнический характер говорят даже о «многонациональном российском народе», но это не должно вводить в заблуждение. Речь не о том, что народы, входящие в состав России представляют собой нации, ведь нация в этом смысле (то есть политическое гражданское сообщество) здесь одна – общероссийская, а всего лишь о том, что граждане России имеют право на этничность – в той степени, в которой это не противоречит гражданскому российскому патриотизму.
Сторонники гражданского национализма утверждают, что такой проект в нашей стране, отличающейся крайней этнической пестротой, предпочтительнее, чем проект национального государства, рассматриваемого как результат самоопределения одной нации в этническом смысле. В России проживает около 120 народов и если каждый из них попытается создать свое национальное государство на основе идеологии этнонационализма, то мы получим гражданскую войну на 1/6 части суши. Не получится, утверждают они, и построить здесь этнонационалистическое русское государство, как желают сторонники лозунга «Россия для русских!». Хотя и этнических русских в Российской Федерации более 80%, а например, этнических чеченцев менее 1%, очевидно, что, как замечает С. Маркедонов, большая численность не всегда совпадает с высокой активностью и высоким уровнем этнической солидарности. События на российском Северном Кавказе в 1990-е годы подтвердили это: маленький чеченский народ, численность которого равна численности одного российского областного города, смог втянуть огромную Россию в долговременный военный конфликт.
Легко предположить, что если Россия превратится в национальное государство русского народа (в том же смысле, в каком Литва является государством литовского народа), как этого желают русские этнонационалисты, это вызовет ответную реакцию татарских, башкирских, якутских (не говоря уже о кавказских) националистов. Ведь по сути дела их народы в русском национальном государстве обречены будут на роль дискриминируемых этнических меньшинств. При этом если литовские националисты обосновывают эту дискриминацию тем, что русских, которые сейчас существуют на том же положении в Литве, никто не звал в эту республику; русские приехали туда в имперский период (который литовские националисты именуют «оккупацией»), а затем не захотели возвращаться, хотя у них есть историческая Родина – Россия, то русские националисты не смогут выдвинуть ту же аргументацию по отношению к башкирам, татарам, якутам. Ведь с точки зрения исторической коренными народами в этих республиках являются именно данные «титульные» народы, а вовсе не русские, так как предки этих «титульных» народов жили на этой земле за сотни лет до прихода туда русских колонистов. Кроме того, никакой другой исторической Родины у этих народов нет, и уезжать им некуда, фактически русские этнонационалисты ставят их в такие условия, когда они на своей родной земле оказываются дискриминируемым этническим меньшинством. Естественно, это вызовет не просто взрыв этнонационализма среди нерусских народов России, но и настоящее гражданское, возможно даже вооруженное противостояние.
На первый взгляд действительно, сторонники гражданского национализма правы: этнонационализмы – и русский, и нерусские смертельно опасны для нашей Родины — России, поэтому лучше уж национализм гражданский, где всем – и русским, и башкирам, и татарам, и якутам следует просто признать себя россиянами, полиэтническим политическим обществом, составляющим субстрат государства Российская Федерация. Именно эту идею страстно пропагандирует последние несколько лет известный идеолог патриотической оппозиции Сергей Георгиевич Кара-Мурза. В искренности его стремления сохранить Россию как единое государство и цивилизацию сомневаться не приходится; ее доказывают все его публицистические выступления, начиная с эпохи перестройки.
Но, увы, по зрелому размышлению нетрудно понять, что альтернатива: «этнический или гражданский национализм» ложная (об этом, кстати, написана блестящая работа Бернарда Яка «Миф гражданской нации»). На самом деле они представляют собой не противоположности, а две стадии развития одного и того же феномена. Гражданский национализм имеет своим базисом национализм этнический и не может без него существовать. Возьмем такую «образцовую» гражданскую нацию как французскую. Западные теоретики национализма, в частности, Ганс Кон, любят противопоставлять французский «прогрессивный» политический национализм, который предполагает, что нацию составляют все граждане, «плохому» «нетолерантному» немецкому национализму , где народ понимается как этнос, «Volk». Но ведь и классики раннего французского национализма – философы и ученые-просветители и революционеры вовсе не считали, что французская нация – это конструкт из абстрактных граждан без этничности, лишенный исторических корней и видели во французской нации именно этническую нацию с глубокими историческими корнями – потомков галлов, а в этих, последних – наследников великой цивилизации древности – республиканского Рима. Так, историк Мабли прямо называл сообщество галло-римлян до их завоевания франками «французской нацией» (этим ничем не отличаясь от идеологов немецкого национализма, для которых «немецким народом» была община древних германцев). Ключевая фигура французской революции аббат Сийес в простонародье видел потомков галлов и римлян, а в аристократах – потомков германцев. Широко известны следующие его слова: «если аристократы являются потомками подлинных завоевателей и если они теперь пытаются удержать народ в угнетении, то народ осмелится спросить их — по какому праву? … Почему бы, в самом деле, не препроводить обратно во Франконские леса все те семьи, которые сохраняют безумные притязания на права первоначальных завоевателей Франции? Нация, освободившись от завоевателей, вероятно, кое-как утешилась бы в том, что ей пришлось бы считать своими родоначальниками одних только галлов и римлян». Восприятие французской нации как этнической характерно и для крупнейших французских историков XIX века. Классик французской исторической науки О. Тьерри, оказавший огромное влияние на французское национальное самосознание, рассматривал средневековые коммунальные войны (то есть войны между городами и феодалами) как продолжение борьбы галлов против завоевателей-франков, то есть германцев. Другой знаменитый историк начала XIX века Гизо прямо писал: «Более тринадцати веков Франция состояла из двух народов: народа-победителя и народа побежденного. В течение более тринадцати веков побежденный народ боролся, чтобы сбросить иго народа-победителя … Франки и галлы, сеньоры и крестьяне, дворяне и простой народ все задолго до революции назывались французами.. Но даже столь продолжительное время не стерло различия между ними… когда в 1789 году депутаты всей Франции собрались вместе, эти два народа поспешили вновь начать свою старую распрю…».
Итак, первоначально французская нация осознавалась ее представителями как типичная этническая нация, и если она и включала в свой состав представителей других народов, то родственных или живших по соседству на территории Французского королевства (бретонцев, бургундцев, провансальцев), активно их ассимилируя. Этим она ничем не отличалась от немецкой этнической нации, которая росла за счет поглощения «нациеобразующим этносом» — пруссаками многочисленных немецких народностей и даже славян. Речи о включении во французскую нацию арабов и негров не шло и не могло идти, ни в XVIII, ни в XIX, ни даже в первой половине XX века.
То же самое можно сказать и о другом классическом примере «гражданского национализма» — американском национализме. Отцы-основатели США, провозглашая в Конституции США права и свободы «народа Соединенных штатов», то есть проще говоря, американской нации, имели в виду под таковой совершенно определенное этническое сообщество – белых англосаксонских протестантов (WASP). Они не исключали, что в американскую нацию могут войти представители других германских протестантских народов Европы, прежде всего немцев и голландцев с условием их обязательной «англизации» (так, Бенджамен Франклин высказывал беспокойство в связи с тем, что иммигранты в Пенсильвании все еще говорят по-немецки). Но уже по отношению к романцам – испанцам, французам и тем более латиноамериканцам, позиция была жестче, они в глазах отцов-основателей находились за границей американской нации. Чернокожие же американцы, как уже говорилось, вплоть до 1875 года, а американские индейцы — вплоть до 1924 года ни в коем случае не считались членами американской нации и именно по расовому признаку (причем, в США до середины 19 века действовал «закон одной капли крови», согласно которому небелым считался даже человек, у которого были черные и индейские предки в 7-ом поколении). Это само по себе означает, что американская нация первоначально понималась именно как расово-этническая, а вовсе не как гражданская общность [3]. Как отмечает известный современный политолог А. Уткин, только к периоду Второй мировой войны, когда в США хлынули потоки иммигрантов из стран Восточной и Южной Европы (поляки, евреи, итальянцы и т.д.) — американская национальная идентичность перестала быть расово-этничной.
Итак, этнический национализм предшествует гражданскому по времени. Прежде чем нации Запада стали гражданскими, они были этническими. Но дело тут не только в хронологии, но и в причинно-следственной связи.
