ДАНИЛЕВСКИЙ О ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Игорь Джадан

Н. Я. Данилевский

Похоже, призрак евразийского солдата по-прежнему «бродит по Европе», нависая (в сознании европейца) то над Чечней, то над Прибалтикой. Иногда даже кажется, что в своем самом известном произведении Оруэлл высмеивает русофобию в купе с юдофобией в большей степени, чем сталинизм. У сатиры Оруэлла двойное дно: она направлена якобы на тоталитаризм советского образца, а на самом деле - на вполне родную Оруэллу западную цивилизацию. Не исключено, что у Оруэлла были причины «шифроваться»: если бы «двойное дно» было обнаружено, вряд ли в разгар «холодной войны» мог появиться в печати подобный роман.
Российские интеллектуалы страдают склонностью принимать гражданские свободы вместе с Западной политикой, теперь - глобализмом, либо, наоборот, отвергать глобализм вместе с гражданскими свободами. А ведь связь между этими двумя явлениями чаще бывает обратная, чем прямая. Данный вопрос достаточно был исследован еще у истоков русской школы геополитики (тогда, впрочем, это так не называлось). Речь идет прежде всего о труде Н.Я.Данилевского (1822-1885) «Россия и Европа». Сегодня представляется необходимым как освежить понимание истоков российской школы геополитики, так и, исправить чудовищную несправедливость, нанесенную рядом западных публикаций, в которых присутствует откровенный плагиат идей Данилевского без малейших признаков ссылки на источник (имеются в виду прежде всего публикации Хантингтона).
Было бы еще полбеды, если бы шла речь только о плагиате. Хантингтон извращает мысли Данилевского без всякой попытки полемического обсуждения. Так, например, тезис патриарха русской политологии о «всечеловеческой» симфонии культур «перестроен» в том смысле, чтобы подчеркнуть уникальность Запада именно вследствие положительных склонностей западных народов, таких, как «приверженность идее свободы личности», как будто в рамках других цивилизаций уважения права личности вообще не было и нет! Даже «опускаясь» до рассмотрения вопроса - может ли мир последовать за Западом, Хантингтон ни на секунду не сомневается, что обратного вопроса - может ли Запад последовать за остальным миром, - просто не существует! Данилевский же, наоборот, выделяет такое далеко неоднозначное качество западных народов, как насильственность (Gewalt-samkeit): «Насильственность, в свою очередь, есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо-должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему. Такое навязывание своего образа мыслей другим, такое подчинение всего своему интересу даже не кажется с точки зрения чрезмерно развитого индивидуализма, чрезмерного чувства собственного достоинства чем-либо несправедливым. Оно представляется как естественное подчинение низшего высшему, в некотором смысле даже как благодеяние этому низшему».
Естественно, это лежит далеко от прекраснодушного взгляда на Запад Хантингтона. Так что, самое противное в истории со «Столкновением цивилизаций» и последующей свистопляской гуманитарной общественности, «пораженной» этим новым «откровением» - даже не интеллектуальное воровство, а нарушение принципа интеллектуальной честности и интеллектуальной добросовестности. Таким образом, Хантингтон, укравший основную форму теории цивилизационного плюрализма, пытается вдохнуть в нее западный дух, полностью игнорируя точку зрения на Запад самого Данилевского. Впрочем, и само это разворовывание можно рассматривать как симптом глубокого презрения Запада к собственным установленным нормам, когда идет речь о защите прав народа незападного. Задолго до Шпенглера и Хантингтона мы встречаем впервые именно у Данилевского развернутую классификацию цивилизаций, процесса их рождения, роста, столкновения и соперничества с другими цивилизациями и последующего увядания: «Оканчивается же этот период (развития - И.Д.) тем временем, когда иссякает творческая деятельность в народах известного типа: они или успокаиваются на достигнутом ими, считая завет старины вечным идеалом для будущего, и дряхлеют в апатии самодовольства (как, например, Китай), или достигают до неразрешимых с их точки зрения антиномий, противоречий, доказывающих, что их идеал (как, впрочем, и все человеческое) был неполон, односторонен, ошибочен, или что неблагоприятные внешние обстоятельства отклонили его развитие от прямого пути, - в этом случае наступает разочарование, и народы впадают в апатию отчаяния». Эту апатию отчаяния позволим себе сформулировать более современным языком как депрессию, выходу из которой может способствовать коренная революционная ломка как условий существования, так и общественной психологии. Цивилизация либо обновляется, либо гибнет от «старческих болезней».
Что же касается отношения европейской и русской цивилизации, то Данилевский констатирует «диагноз», который нисколько не потерял своей актуальности до настоящего времени: «Россия будто бы представляет собой нечто вроде политического Аримана, какую-то мрачную силу, враждебную прогрессу и свободе». Данилевский показывает, что корни неприязни европейца к русским лежат глубже идеологических разногласий и конъюнктурных намерений, неприязнь эта укоренена глубоко в пластах онтологии, являясь отражением натуральной отдельности двух различных видов человеческой цивилизации: «Откуда же это равнодушие к гуманной, либеральной Дании и эта симпатия к варварской, деспотической Турции, эта снисходительность даже к несправедливым притязаниям Австрии с Пруссией и это совершенное неуважение к самым законным требованиям России? Дело стоит того, чтобы в него вникнуть. Это не какая-нибудь случайность, не журнальная выходка, не задор какой-нибудь партии, а коллективное дипломатическое действие всей Европы, то есть такое обнаружение общего настроения, которое менее всякого другого подвержено влиянию страсти, необдуманного мгновенного увлечения». То, что ставка в этой борьбе именно онтологическая - выживание, а вовсе не экономическое благосостояние само по себе, следует и из анализа Данилевским порывов европейского общественного мнения, одержимого ненавистью в большей степени, чем даже соображением экономической выгоды. И вот, вопреки всем расчетам экономистов, общественное мнение европейца упорно противится сближению Европы с Россией. Данилевский приводит в пример Сардинию, которая в Крымскую войну не преминула «пнуть» Россию без малейшего предлога - даже маленькая Сардиния, впоследствии бесславно проглоченная Италией!
«...Общественное мнение Европы было гораздо враждебнее к России, нежели ее правительственные дипломатические сферы. Неужели все это не показывает какого-то озлобления, какой-то решимости пренебречь всем, лишь бы только удовлетворить свое желание унизить Россию, когда тому представляется, наконец, благоприятный случай? Каждый успех, одержанный не только западными державами, но даже и турками, праздновался везде как успех общего дела всей Европы».
Не турки, так чеченцы! Война с Россией, хотя бы даже «холодная», с точки зрения европейского политика есть самая популярная война, возможность, которую постоянно следует иметь в виду на случай, если власть «закачается». Какой уж там «общеевропейский дом»! Данилевский приводит мнение западных историков (Роттека): «...Всякое преуспевание России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества есть общественное бедствие, несчастье для всего человечества». При этом Запад сейчас, как и тогда, не брезгует дружбой с самыми мрачными режимами в мире и самыми преступными элементами в самой России: «Вешатели, кинжальщики и поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России. Защитники национальностей умолкают, коль скоро дело идет о защите русской народности, донельзя угнетаемой в западных губерниях, - так же точно, впрочем, как в деле босняков, болгар, сербов или черногорцев. [...] Или, может быть, английский способ умиротворения Ирландии выселением вследствие голода предпочтительнее с гуманной точки зрения?»
Сказано так, как будто речь идет о современном чеченском вопросе. А вот и ответ российским бюрократам из дипломатического корпуса, ухаживающим за чиновниками из ОБСЕ: «Смешны эти оправдания мудрой, как змий, Европы - ее незнанием, наивностью и легковерием, точно будто об институтке дело идет. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению. Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом, а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся и ослепленное общественное мнение Европы [...] Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик. Прочтите отзывы путешественников, пользующихся очень большой популярностью за границей, - вы увидите в них симпатию к самоедам, корякам, якутам, татарам, к кому угодно, только не к русскому народу».
Действительно, достаточно смотреть регулярно какой-нибудь англоязычный образовательный канал, скажем, «Дискавери», или «Нэшнл Джиографик», чтобы убедиться именно в таком «раскладе» симпатий и антипатий. Но может быть, европейцы - действительно люди более развитой цивилизации, чем русские? Тогда их презрительный взгляд «сверху вниз» на Россию имел бы хоть какое-нибудь основание! Но дело в том, что такой вывод мог бы иметь место лишь если бы существовала некая независимая, внешняя по отношению к отдельной цивилизации, но в то же время общая по отношению ко всему человечеству и притом единственная шкала сравнения. Честный и добросовестный взгляд на вещи показывает, что такой шкалы не существует. К тому же логику «теоретиков высшей расы» можно легко повернуть в обратную сторону: ведь не случайно, что первым человеком, полетевшим в космос, оказался именно русский. Если выбрать этот критерий в качестве всеобщего, то следует утверждать недоразвитость уже англо-американцев!
Итак, как пишет Данилевский: «Что же такое Европа в этом культурно-историческом смысле? Ответ на это — самый определенный и положительный. Европа есть поприще германо-романской цивилизации, ни более ни менее; или, по употребительному метафорическому способу выражения, Европа есть сама германо-романская цивилизация. Оба эти слова -синонимы».
Данилевский указывает на глубокие практические последствия подмены понятия «европейское» «общечеловеческим»: «Несомненно, что общечеловеческая цивилизация, если только европейская есть действительно единственно возможная цивилизация для всего человечества, неизмеримо бы выиграла, если бы вместо славянского царства и славянского народа, занимающего теперь Россию, было тут (четыре или три века тому назад) пустопорожнее пространство, по которому изредка бы бродили кое-какие дикари, как в Соединенных Штатах или в Канаде при открытии их европейцами [...] Итак, при нашей уступке, что Россия - если не прирожденная, то усыновленная Европа, мы приходим к тому заключению, что она - не только гигантски лишний, громадный исторический плеоназм, но даже положительное, весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей общечеловеческой, т.е. европейской, или германо-романской, цивилизации. Этого взгляда, собственно, и держится Европа относительно России. Если Русь, в смысле самобытного славянского государства, есть препятствие делу европеизма и гуманитарности, и если нельзя притом, к сожалению, обратить ее в tabula rasa для скорейшего развития на ее месте истинной европейской культуры, pur sang, то что же остается делать, как не ослаблять то народное начало, которое дает силу и крепость этому общественному и политическому организму? Это жертва на священный алтарь Европы и человечества».
Этим Данилевский фактически открывает формулу современного «глобализма», применяющуюся сегодня не к одной только России.
Но ученый идет в своих рассуждениях дальше: «Теперь поняли, что политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого народа и годятся, но не соглашаются распространить эту мысль и на прочие отправления общественного организма». Пожалуй, этот тезис снова всерьез принялись обсуждать только после переоткрытия его Хантингтоном в конце XX века. Однако идеи, возникающие в узком кругу интеллектуалов, не обязательно могут быть восприняты широкой общественностью. Есть все основания полагать, что то самое формообразующее для западной цивилизации свойство «насильственное» остается по-прежнему формообразующим свойством, а убеждение в возможности применения эпитета «цивилизованность» исключительно к европейским формам поведения - отличительной чертой западного человека.
Убежденность западного человека в своей исключительности может восприниматься (за пределами «культурологического Запада», по крайней мере) как глобальная угроза незападному человечеству, угроза экзистенциальная, тотальная, требующая тотального же ответа. Если так, то каковы же отличительные признаки этого новоявленного соперника «всего остального» человечества, вероятно придающие ему столь высокий динамизм и завидную «витальность»? Данилевский в одном месте поясняет это на примере англосаксонского (ставшего, очевидно, сейчас доминирующим) национального характера: «Борьба и соперничество составляют основу английского народного характера; и вот трое знаменитых английских ученых создают три учения, три теории в различных областях знания, которые все основаны на этом коренном свойстве английского народного характера.
В половине XVII века англичанин Гоббс создает политическую теорию образования человеческих обществ на начале всеобщей борьбы, на войне всех против всех, bellum omnium contra omnes. B конце XVIII века шотландец Адам Смит создает экономическую теорию свободного соперничества как между производителями и потребителями (что устанавливает цену предмета), так и между производителями (что удешевляет и улучшает произведения промышленности), - теорию непрестанной борьбы и соперничества, которые должны иметь своим результатом экономическую гармонию. Наконец, на наших глазах англичанин Дарвин придумывает в области физиологии теорию борьбы за существование (struggle for existance), которая должна объяснить происхождение видов животных и растений и производить биологическую гармонию».
Как видим, сознание англосакса ориентировано на внутривидовую борьбу, очевидно теперь, по мере окончательного разрыва пуповины, связывающей Запад с остальным человечеством, превращающуюся в борьбу межвидовую. Та последовательность, с которой Запад старается отгородиться от любых потенциальных «неофитов», вроде русских, действительно уникальна в истории человечества последних 20 тысяч лет! Пожалуй, только в рамках еврейской культуры производились попытки осуществить нечто подобное. Указанные попытки, впрочем, стоили евреям того, что этот народ оказывался не один раз на грани физического уничтожения. Человеческие общности размером с цивилизацию никогда не превращали отгораживание от пришельцев в культурный принцип. Они всегда были готовы принять тех, кто готов присоединиться или ассимилироваться.
Запад являет собой яркий пример обратного подхода, причем, все более и более жесткого, именно на ограничение всякого подобного неофитства. При этом слышатся отговорки: незападные народы, якобы, не способны по-настоящему воспринять западные ценности. Такой тезис высказывает и Хантингтон. Возможно. Однако рассмотрим последствия: самоизоляция Запада - это уже определенное разделение на две общности, отношения между которыми могут оказаться резко антагонистическими. Достаточно такого твердого желания отгородиться, чтобы другая сторона заподозрила, что Запад не только хочет остаться на планете один, но и вполне способен этого добиться. Самоизоляция Запада — это неизбежный распад на два вида. А по мере того, как элиты обеих сторон начнут это осознавать, конфликт-ность глобальной ситуации станет нарастать быстрыми темпами. Из исследований в рамках биологических моделей известно, что два конкурирующих вида в одной «экзистенциальной» нише долго существовать не могут, один неизбежно должен исчезнуть либо занять нишу статусно более низкую. Такие наблюдения в значительной степени подтверждаются и наблюдением за экономической конкуренцией в узких областях, где неизбежно «вымывание» конкурентов и монополизация, если вовремя не приводится в действие антимонопольное законодательство. События 11 сентября показывают, что значительная часть человечества совершенно не согласна с той экологической нишей, которая ей уготована последним развитием технологий, и готова побороться за более высокое место в экологической схеме.
Сегодня между цивилизациями идет борьба за существование, где компромиссы могут быть только временные и тактические. Борьба эта навязывается германо-романской цивилизацией всему остальному миру. Когда Запад провозглашает принципиальную невозможность проникновения в свою культуру идеалов других культур, этим он по своей воле полагает начало собственной глубокой «генетической» обособленности. В результате получается не одно человечество, а два: традиционное «вселенское» и западное. Эти части становятся конкурирующими вплоть до взаимного истребления (если только не удастся найти для обеих частей различные и приемлемые «экзистенциальные ниши»). Данная альтернатива, согласитесь, несравненно хуже, чем превращение всего человечества в «приятно-шоколадное», которого некоторые опасаются.
Только переплетающаяся родственность человеческих культур давала до сих пор шанс удерживать неизбежные конфликты в определенных рамках. А военные столкновения не превращались с такой неизбежностью в геноцид, решаясь, в конце концов, переменой самоидентификации побежденных, а иногда и самих победителей. Другого, столь же эффективного способа разрешения межцивилизационных конфликтов мы не знаем. Если его убрать, остается чистый геноцид.
Впрочем, самозванному псевдочеловечеству до сих пор удается довольно успешно навязывать «нормальным людям» свою систему оценки происходящего. Немного общеизвестной истории: Европа долгое, время пребывала в уверенности, что феодальная система и католическая идеология - «самая правильная». Искушенные арабы и не менее богомольные и фанатичные, чем католики, восточные христиане смеялись наглости немытых селян, одетых в железки, но европейцы продолжали упорствовать в наивном заблуждении о своей исключительности. То, что эта самоуверенность была сродни еврейской, доказывает ярче всего сама история преследований евреев в Европе. Сошлемся лишь на мнение Станислава Лема, считавшего, что устойчивость юдофобии объясняется скрытым стремлением занять виртуальное место евреев - место «избранного народа, живущего отдельно».
Но если сами евреи впоследствии стали гораздо более открытыми культурному и генетическому влиянию окружающих народов, западный мир продолжает все более «окукливаться» в непроницаемую оболочку мифов о собственной моральной исключительности, не оставляя попыток убедить в его исключительности других. Потом была эпоха Реформации - временный раскол общезападного мифа на германо-протестантский и романо-католический. Германцы, боровшиеся тогда скорее за гегемонию в Европе, чем за какие бы то ни было принципы, приняли протестантизм на вооружение лишь в качестве знамени своей вполне земной борьбы. После того, как они добились для себя большего влияния в Европе, этот флаг был в определенной мере «приспущен», и в XIX веке вновь замаячили контуры общеевропейского объединения, теперь не против «восточных схизматиков», а против «империи инфернального зла» и «тотальной несвободы» на востоке.
Потом был XX век с новыми «крестовыми походами» на Россию, войнами как «холодными», так и «горячими», и к его концу ситуация, с точки зрения европейца, возвратилась к исходной точке: Россия, грозно нависающая над Европой теперь уже массой «организованных преступников» и экономических мигрантов.
К России, впрочем, добавились мусульмане, которых сами же европейцы и американцы имели неосторожность обучить подрывному делу, а также Китай с Индией. То, что в Индии, России и Иране реально действует демократическая система, в той или иной степени заимствованная с Запада, европейцев с американцами нисколько не смущает. Видимо, действительно, противоречия лежат в иной, неидеологической области, а бомбежки одной демократической страны силами другой под улюлюканья демократической же прессы - отнюдь не исключены. Братство народов, как следствие приверженности общим идеалам свободы и демократии, оказалось очередным мифом!