ЕВРАЗИЙСТВО - идейное и общественно-политическое течение первой волны русской эмиграции, объединенное концепцией русской культуры как неевропейского феномена, который обладает в ряду культур мира уникальным соединением западных и восточных черт, а потому одновременно принадлежит Западу и Востоку, в то же время не относясь ни к тому, ни к другому.
Несмотря на свой явно выраженный интерес к <предельным>, метафизическим проблемам русской и мировой культуры и истории, представители этого течения не были отвлеченными мыслителями и тяготели не столько к философии (культуры и истории), сколько к различным областям конкретного гуманитарного знания. Так, основатели Евразийства - кн. Н.С. Трубецкой - филолог и лингвист, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Пражского лингвистического кружка; П.Н. Савицкий - географ, экономист; П.П. Сувчинский - музыковед, литературный и музыкальный критик; Г.В. Флоровский - историк культуры, богослов и патролог, Г. В. Вернадский - историк и геополитик; Н.Н. Алексеев - правовед и политолог, историк обществ, мысли; В.Н. Ильин - историк культуры, литературовед и богослов; первоначально к Евразийству примыкал и Бицилли - историк культуры, филолог, литературовед. Каждый из названных здесь представителей <классического> Евразийства (1921-29), отталкиваясь от своего конкретного культурно-исторического материала и опыта (культурно-исторического, географического, политико-правового, филологического, этнографического, искусствоведческого и т.п.), ссылаясь на него, анализируя и обобщая, обращался к проблематике философии культуры и одновременно - историософии, связанной с диалектикой Востока и Запада в русской и мировой истории и культуре. Однако именно такой путь построения культурофилософских и историософских концепций (от конкретного к абстрактному, от частного к общему) придавал моделям Евразийства особенно убедительный, доказательный и наглядный характер. Кроме того, теории Евразийства изначально носили характер не столько умозрительный, отвлеченно философский, сколько культурологический и междисциплинарный, метанаучный.
Впервые концепция Евразийства была сформулирована в книге Трубецкого <Европа и Человечество> (1920). Затем последовали коллективные сборники статей: <Исход к Востоку. Предчувствия и свершения> (1921); <На путях. Утверждение евразийцев> (1922); <Россия и латинство> (1923); <Евразийский Временник> (1923-27); <Евразийство: Опыт систематического изложения> (1926); <Евразийство: Формулировка 1927 г.> (1927) и ряд других. Евразийство возникло в самом начал? становления культуры русского зарубежья (1920-е гг.) как форма самосознания русской эмиграции первой волны и, вместе с тем, как способ преодоления национальной трагедии, какой были для большинства русских эмигрантов Октябрьская революция (вместе с гражданской войной), установление большевистской диктатуры, обретшей государственные формы советской власти, и крах Российской империи, превратившейся в новое государственное образование - Советский Союз. Именно эти необратимые события новейшей русской истории, предопределившие массовую эмиграцию коренного населения страны (в том числе и прежде всего большую часть европеизированной российской интеллигенции), заставляли ученых, религиозных и социально-политических мыслителей диаспоры видеть в историческом пути России явление, не только самобытное, но и необъяснимое: помощью закономерностей и принципов западноевропейской истории, а в русской культуре, допустившей в своем историческом саморазвитии революцию, большевизм и драматический раскол по политическому и религиозному принципу, - черты, выводящие ее за пределы новоевропейского культурного дискурса и тем самым подвергающие сомнению универсальность европоцентризма.
Как и возникшее параллельно с Евразийством другое эмигрантское течение - сменовеховство, Евразийство ставило своей целью объяснить и в значительной степени оправдать культурно-имманентными закономерностями все те социокультурные и политико-идеологические изменения, которые происходили в Советской России после Октября. Русская революция рассматривалась идеологами Евразийства как логичное продолжение и завершение трагедии общеевропейской войны, ознаменовавшей собой глубокий и непреодолимый кризис европеизма, не осознанный до конца в самой Западной Европе. Октябрьская революция предстает в учении Евразийства как суд над Петербургским периодом русской истории, как суд свыше над основными тенденциями развития новоевропейской культуры и грозное предупреждение всемирной истории. Революционная катастрофа, обнажившая трещину раскола в русской и европейской культуре, а вместе с тем и в мировой культуре как целом, явилась тем катарсисом, который, с точки зрения Евразийства, поднял Россию и русских на новую ступень исторического самосознания, оказавшуюся во многом недоступной европейцам, что и предопределило духовное избранничество русских эмигрантов по отношению к их инокультурному западноевропейскому окружению. Тем самым, российская цивилизация и русская культура предстали в контексте новоевропейского развития не столько как европейская <периферия>, <провинция> мировой культуры, сколько как <магистраль> всемирно-исторического культурного развития, представляющая собой своего рода <равнодействующую> европейских и неевропейский факторов мировой культуры. Именно на пересечении европейской и неевропейской культурно-исторических тенденций, согласно Евразийству, разрешается общеевропейский кризис (<исход к Востоку>).
Характерно, что культур-пессимизм Евразийства, как ни парадоксально, отражал прежде всего именно западноевропейский социо-культурный дискурс (своего рода некий <комплекс> европейской <неполноценности>): разочарование в рационализме и ециентизме, буржуазной демократии и либерализме, тех-нотронной массовой цивилизации и политическом плюрализме, господствовавшими в Западной Европе, - и был вполне противоположен умонастроениям, превалировавшим в Советской России (утопический оптимизм, массовый энтузиазм, преклонение перед наукой и техникой, апология всеобщей плановости и управляемости обществ, процессов и т.п.). В этом отношении Евразийство было не только характерным идеологическим порождением русской эмиграции, в целом настроенной поначалу консервативно и контрреволюционно, но и типологически родственно такому яркому течению западноевропейской мысли, как <консервативная революция>, представленному в Веймарской республике О.Шпенглером, Э.Юнгером, А.Меллером ван ден Брук, Г.Церером, Э.Юнгом и др. Эти течения сближало резкое неприятие идей либерализма и демократии, максималистские идеи (включая утопию сильного государства в интересах народа; концепцию национального единства, основанием которого может служить национальная культура; теорию <идеократии>, оправдывающую идеологический монизм и даже идейную диктатуру, управляющую обществом и страной; сочувствие тоталитарной партии, которой будто бы можно овладеть изнутри, направив ее деятельность на другие цели и придав ей конструктивный смысл).
Критическая позиция Евразийства по отношению к европейскому самосознанию и культурно-историческому опыту Европы выдавала <внеположенность> России и русских по отношению к Европе и европеизму - как безусловных <неевропейцев> (с точки зрения Евразийства) или во всяком случае - не только европейцев. Собственный опыт русской революции также рисовался как <неевропейский> культурный феномен. Не случайно Бицилли, рассуждая о соотношении Востока и Запада в европейских и российских цивилизациях, ссылался на характеристику, данную Франческо Нитти большевизму: (<азиатский социализм>), и доказывал, что организация большевистской России слишком напоминает организацию <орды>, а коммунистический манифест - монгольское восприятие в 11 в. Корана как <ясака> божеств, воли (1922). Сочувственно воспринимали евразийцы и вывод, к которому пришел немецкий культуролог и социолог А. Вебер, о <реазиатизации> России при большевистской власти (1925). Именно присутствие в русской культуре, а значит, и русской истории, наряду с европейскими, западными компонентами еще и восточных, азиатских, делало русскую культуру, в глазах евразийцев, гораздо более сложной и содержательной богатой смысловой системой, нежели собственно европейская культура и цивилизация (или, впрочем, собственно азиатская), что придавало ей черты превосходства - по отношению к Востоку и Западу - как некоей <суперцивилизации>, принадлежащей одновременно и Востоку, и Западу, <снимающей> в себе их противоречия и синтезирующей их достижения.
В своем осмыслении кризиса европейской культуры русские мыслители исходили из собственного творческого прочтения <Заката Европы> Шпенглера и вытекавших из него представлений о морфологии культуры. Целое мировой культуры мыслится как совокупность различных картин мира, выражающих отдельные (в той или иной степени локальные) культуры, взаимодействующие между собой или борющиеся друг с другом; из этих процессов складывается морфология мировой истории. Культура трактуется, с одной стороны, как <организм>, развивающийся по законам своей внутренней формы; с другой стороны, как <первофеномен> всякой - прошлой и будущей - истории; в каждой культуре различаются ее потенциальные возможности и ее проявление в истории как постулат, осуществление этих возможностей. Исчерпанность внутренних возможностей европейской культуры и цивилизации означает выдвижение на первый план мировой истории внутренних возможностей иных, незападных культур и цивилизаций и восстановление мирового культурного баланса за счет внеевропейских ориентиров и критериев развития и совершенства. Помимо прозрачных иллюзий Евразийства на Шпенглера в культурологических построениях евразийцев прочитываются традиции Гердера, Шиллера, особенно Гете, немецких романтиков, В. Гумбольдта, Шопенгауэра, Ницше. Еще более значителен в качестве кулътурфшюсофской традиции, продолженной Евразийством, <евразийский подтекст>, обнаруживаемый у русских мыслителей -предшественников евразийцев, - Н.М. Карамзина, Н.В. Гоголя, А.С. Хомякова, Ф.И. Тютчева, К. Леонтьева, Н.Я. Данилевского, Достоевского, Брюсова, Блока, Волошина, Н. Гумилева и др. Близки Евразийству и некоторые духовные искания таких значительных фигур начала 20 в., как Л. Толстой и Н. Рерих, С. Булгаков и Бердяев. Многим Евразийство обязано В.И. Ламанскому, который впервые выдвинул гипотезу о существовании наряду с Европой и Азией особого материка, их соединяющего, континентальной Евразии, к которой принадлежит Россия. Парадоксальным образом одним из предшественников Евразийства является и Вл. Соловьев, который уже в ранней своей работе <Три силы> попытался представить славянство (и прежде всего Россию) в качестве медиативного фактора мировой истории, снимающего в себе противоположности Запада и Востока. Отвергая государственный и религиозный деспотизм, подавляющий индивидуальность, как негативное порождение Востока и безоглядный индивидуализм и эгоизм Запада, ведущий к <войне всех против всех>, Соловьев предполагал, что Россия выступит в качестве <третьей силы> всемирно-исторического развития, а русская культура сможет совместить соборный коллективизм и аскетичную самоотверженность Востока с творческой активностью и индивидуальной духовной свободой европеизированной личности в рамках гармоничного <всеединства>, тем самым <примирив> идеи и принципы Востока и Запада на пути к единому человечеству. Картина мировой культуры, с точки зрения Евразийства, принципиально плюралистична, многомерна, <мозаична>; миры национальных культур несводимы друг к другу и как бы <параллельны>. Общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, с точки зрения Евразийства, в принципе невозможна, а если бы и была возможна, то представляла бы собой либо систему удовлетворения чисто материальных потребностей при полном игнорировании потребностей духовных, либо привела к навязыванию всем народам тех форм, которые соответствуют жизни лишь какой-либо одной <этнографической особи>, т. е. стала бы средством культурного обеднения, а не обогащения народов мира и человечества в целом.
Евразийство исходит из того, что <общечеловеческая цивилизация> и <космополитизм> есть <обман>, исходящий из эгоцентризма и порожденного им шовинизма романо-германских народов, полагающих свою культуру <высшей и совершеннейшей в мире> (Н. Трубецкой). На самом же деле представления о европеизме, космополитизме и общечеловеческом содержании западноевропейской культуры есть маскировка узкоэтнографического содержания соответствующих национальных культур или их общей суммы. Соответственно некритически воспринятый и усвоенный европеизированными нероманогерманцами <европоцентризм> превращается в культурный <эксцентризм>, т. е. оборачивается отказом от собственной культурной самобытности, ведет к культурному, нравственному и психологическому обеднению как отдельных личностей, так и целых народов.
Отсюда апелляция Евразийства к национализму как к способу культурного самопознания и самоутверждения в мире неромано-германских народов: долг каждого такого народа состоит в том, чтобы <познать самого себя> и <быть самим собой>. Подобный, <истинный> национализм стремится к национальной самобытности, в то время как <ложный> национализм, диктуемый мелким тщеславием, представляет собой лишь потуги достичь сходства с <великими державами>, особенно келепые в устах <малых народов> (<самостийничество>). Так, народы, входящие в российскую Евразию, с точки зрения Евразийства, сильны своим единством; потому им должен быть свойственен <общеевразийский национализм>, а не <ложный> национализм <самостийности>. Другие разновидности <ложного> национализма - воинствующий шовинизм, основанный на отрицании равноценности народов и культур, на игнорировании соотнесенности всякой данной формы культуры с определенным этническим субъектом, его особым психическим складом; культурный консерватизм, искусственно отождествляющий национальную самобытность с культурными формами, уже когда-либо созданными в прошлом. Каждая из трех названных форм <ложного национализма> чревата каким-нибудь национально-культурным бедствием - денационализацией культуры, утратой <чистоты расы> носителями данной культуры, застоем и остановкой в культурно-историческом развитии. Что касается русского национализма, то, с точки зрения Евразийства, в послепетровской России национализм был только ложным (стремление к великодержавности; национальное высокомерие западного образца, сопровождаемое требованиями <русификации> инородцев; <панславизм> и т. п.), причем все эти тенденции, по мнению евразийцев, были заимствованиями из романо-германского. Даже раннее, классическое славянофильство не было чистой формой истинного национализма (Н. Трубецкой характеризует его как <западничествующее славянофильство>). Основание истинного русского национализма как общественного течения мыслится Евразийством как насущная задача ближайшего будущего, ради которой потребуются перестройка русской культуры в духе самобытности, полный переворот в сознании русской интеллигенции. В противном случае России грозит мрачная перспектива колонизации - буржуазно-романо-германскими странами (если всемирная революция не состоится) или коммунистической Европой (после мировой революции). Большевистская революция, своими экспериментами отбросившая Россию в среду колониальных стран и сделавшая колониальное положение России неизбежным, подготовила Россию к ее новой исторической роли всемирного масштаба - вождя за освобождение колониального мира от <романо-германского ига>. Таким образом, России и русской культуре выпадала, как и прежде, объединительная, интегративная миссия: они возглавляли единство ряда восточных, прежде всего азиатских, культур и цивилизаций; но, в отличие от соловьевского <всеединства>, интеграция восточных колониальных и полуколониальных народов выстраивалась не как сумма культур всего человечества или как <богочеловеческое> в мировой культуре, но как культурно-языковой союз угнетенных народов в борьбе за свободу и независимость против культурного империализма развитых стран Запада. Однако <евразийский союз> в каком-то глубоком смысле является все же именно <всеединством>: в основе общеевразийской культуры лежит <туранский элемент>, свойственный в той или иной степени всем <уралоалтайским> народам - тюркам и монголам, угрофиннам и манчжурам, народам Крайнего Севера России и самому русскому народу, представляющему собой надэтническое (или межэтническое) образование. На основании разнообразных этнографических, лингвистических, исторических, искусствоведческих и этнопсихологических данных евразийцы доказывали единство и ценностно-смысловое своеобразие, силу и историческую устойчивость туранского культурного типа. В подобной трактовке Евразийства межкультурных отношений и культурно-исторического развития отчетливо ощущался привкус своеобразно преломленных революционных политических теорий конца 19-начала 20 в. и социобиологических концепций этнокультурной истории этого же времени.
Национальное своеобразие русской культуры, сложившейся в результате <тураниза-ции> византийской традиции и представляющей собою средоточие всей евразийской цивилизации, как это понимает Евразийство, во всем противостоит западноевропейской культуре и цивилизации: континент противоположен океану; кочевническая степь, динамичная и цикличная, противостоит неподвижной оседлости; близость к природе и ландшафту - европейскому отчуждению от естественности, техницизму и искусственности европейской цивилизации; религиозная мораль - западному экономизму; живые интуиции и прозрения - сухому рационализму; <вертикаль> напряженных духовных исканий православия - <горизонтали> властных амбиций католичества; коллективизм и <соборность> обществ и духовного опыта - разлагающему индивидуализму и эгоизму Запада; душевная стойкость и верность национальной традиции - космополитической размытости и неопределенности; государствоцентризм и идеократия аморфному демократическому плюрализму и идейному либерализму. Для Евразийства Россия - наследница не только Византии (что было очевидно для, например, К. Леонтьева), но и кочевой империи Чингисхана, облагороженной православием. Отсюда идет скрытое сочувствие евразийцев тоталитаризму и тоталитарной культуре; борьба Евразийства с большевизмом - это соперничество двух типологически родственных культурных моделей, а не война за выживание.
ЛИТЕРАТУРА
Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие: Культурно-исторический очерк Монгольской империи. XII-XIV вв. Элиста, 1991;
Евразия: Истор. взгляды русских эмигрантов. М., 1992; Карсавин Л. Евразийство: Мысли о России. Вып. 1-2. Тверь, 1992;
Пути Евразии: Рус. интеллигенция и судьбы России. М., 1992;
Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн: Антология. М., 1993;
Мир России - Евразия: Антология. М., 1995; Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995;
Цивилизации и культуры: Россия и Восток: ци-вилизационные отношения. Вып. 1-2. М., 1994-95;
Социальная теория и современность. Вып. 18: Евразийский проект модернизации России: _<за> и <против>. М., 1995;
Кульпин Э.С. Путь России. Кн. 1: Генезис кризисов природы и общества в России. М., 1995;
Кожинов В.В. Загадочные страницы истории XX века. М., 1995;
Неизбежность Империи. Сборник статей по проблемам российской государственности / Под ред. А.Н. Савельева. М., 1996; Дугин А.Г. Мистерии Евразии. М., 1996;
Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997; Boss О. Die Lehre der Eurasier. Ein Beitr. zur russ. Ideengeschichte des 20. Jh. Wiesbaden, 1961;
Bassin M.Russia between Europe and Asia: The Ideological Construction of Geographycal Space // Slavic Review, v. 50, 1991. №1.
