"
...пока не будет взят от среды удерживающий лагерь" (Второе послание к фесаланикийцам апостола Павла 2,7)
Грант Абрамян
Граница: общая экспозиция проблемы
Граница - центральное философское, и в каком то смысле мировоззренческое понятие. Понятие границы стоит в центре метафизической проблематики и трансцедентной (идеалистической) философии уже постольку, поскольку само понятие трансцедентно-го, абсолютного, т. е. безграничного, беспредельного, существующего по ту сторону границ, является как бы производным от понятия ограниченного, имеющего границы, т. е. космоса, тварного проявленного мира. С другой стороны, согласно Гегелю, граница является той точкой, где нечто переходит в свое иное и таким образом сливается со своей истинной сущностью, отрицает и полагает себя одновременно [1]; в этом случае граница выступает уже не только и не столько как ограничение, но и как точка перехода, как связка бытия и его сущности (Абсолюта и Космоса).
Таким образом, тема границы отождествляется с темой преодоления, как основной движущей темой метафизики и философствования вообще. В этом контексте известная цитата из Ницше о том, что человек есть нечто, что нужно преодолеть [2], является классической. Само понятие космоса есть понятие, предполагающее нечто, имеющее границы, ограниченное. В этом смысле космос противостоит хаосу - тому, что не имеет границ, беспредельному и безвидному, бездне.
При более внимательном прочтении здесь выявляется противоречие, связанное с понятием границы и ограниченного пространства. Если, с одной стороны, граница выступает как ограничение, как преграда (и в этом смысле ассоциируется с противником героя основного мифа индоевропейской и, шире, евразийской мифологии о борьбе Громовержца со змеевидным противником; ср. [3] в этом смысле этимологию Вритры как преграды [4]), т. е. как нечто отрицательное, подлежащее преодолению, как препятствие к реализации полноценной свободы, абсолютной личности. Но с другой стороны граница выступает как ограда, т. е. как такое ограничение, которое отделяет неким образом организованное сакральное пространство от сил хаоса и разрушения; в этом смысле граница это защита, безопасность. Причем такое про-> странство может быть как идеальным - космос в целом, мир богов и людей против мира демонов, так и реальным - империя, цивилизация против варваров, против племен (языков, язычников).
Граница является также центральным этическим понятием. Любая нравственность начинается с табу и запретов, т. е. определенных ограничений, добровольно налагаемых на себя людьми, и т. о. опять-таки ограничивающих свое организованное пространство от чужого; это может быть как общечеловеческое пространство (оппозиция: люди - остальные живые существа [5]), так и внутреннее, цивилизационно-культурное. Собственно с этого начинается любая цивилизация - с самоограничения, как вовне, так и внутри, в этом основной пафос противопоставления цивилизации и варварской периферии. Варвар тот, кто имеет минимальное количество табу, и в этом смысле ближе к животным, чем к настоящим людям. В этом также аристократический пафос любой цивилизации: аристократизм есть максимум самоограничений, табу; аристократия - это пафос дистанции, отделяющей мир людей, мир равных от мира варваров, простолюдинов, "животных".
Т. о. мы имеем основное противоречие, связанное с понятиями Границы и Иного. Если с одной стороны граница воспринимается и является на самом деле преградой, препятствием на пути к Иному (Абсолюту, сво-боде, абсолютной личности), при том, что само Иное воспринимается не как нечто враждебное, но как скрытый смысл всего бытия и нечто высшее, метафизически более важное и реальное чем "Это", то с другой стороны граница является оградой, защитой от Иного, при том, что в этом случае иное есть враждебное, чужое, хаотическое, разрушительное. Или другими словами, если с одной стороны граница ограничивает мирское, профаническое пространство от сакрального, то с другой стороны она же ограничивает сакральное пространство от сил зла и энтропии. Это основное противоречие, связанное с темой границы, проявляется не только на онтологическом уровне, но и на других уровнях рассмотрения понятия границы, в частности, в связи с темой Империи.
Граница и Империя.
Стремление к безграничности/ограда.
Империя являет собой, с одной стороны, стремление к преодолению границ, к бесконечному расширению и поглощению их, с другой стороны, стремление к самоограничению, к очерченности, к противопоставлению себя и окружающего пространства, того, что за границей. Это внутреннее противостояние универсализма, переходящего в экспансионизм, и изоляционизма присуще, видимо, всем империям или имперским образованиям известным до сих пор.
В своем первом аспекте Империя проявляется как стремление к трансцедентному, как земное отражение надмирного Божественного существования, как некое (пусть и неполное) проявление Иного в этом мире, как небесное в земном, или, если быть точнее, как намек на Иное, зеркало Абсолюта, тень Божества. В этом смысле Империя вне- и надполитична, внеисторична и даже над-государственна и анархична. Она не рай земной, не царствие, обещанное Спасителем, но все же некое уподобление ему, некий прообраз, если конечно речь идет о христианском понимании империи. И она же является, т. о., залогом преодоления космического, т. е. абсолютного преодоления всех границ. И уже в качестве отражения этого сокровенного своего смысла, Империя как политическая, земная реальность также проявляется как стремление к преодолению всех границ, на этот раз уже земных, политических, как стремление к бесконечному расширению, в пределе - к общемировому единству, к отрицанию понятия границы как таковой.
Можно с определенной, но вполне простительной долей смелости отождествить понятия Империи и цивилизации, т. к. противопоставление цивилизации и варварства, в принципе, имеет смысл лишь как противопоставление Империи и варварства(кстати мы не имеем целью обязательно наделять эти понятия некой этической нагрузкой, т. е. под цивилизацией иметь в виду нечто положительное, а под варварством нечто отрицательное. Империя являет собой союз людей, объединенных вокруг неких духовных ценностей, в отличие от иных форм государственных или внегосударственных организациий общества, основанных на крови, территориальных связях и прочем. Таким образом, в этом смысле Империя является преодолением границ и ограниченности. В идеале Империя - это союз лучших и равных, основанный на общности духа, а не биологии, географии или чего-то подобного (на уровне своей элиты).
Но уже в своем христианском понимании Империя выступает также как Катехон [6], т. е. сдерживающий, ограничитель. В этом своем аспекте Империя выступает как ограда, т. е. такое пространство, которое защищает, ограждает мир от вторжения чужеродных, разрушительных сил, от враждебного Иного. Таким образом, Империя является моделью сакрального космоса, Мидгардом (буквально - срединная ограда). Граница империи приобретает особый священный смысл, но уже не как стремление к иному, бесконечному расширению, и в конечном итоге отрицанию самой себя, а как некая защитная линия, "великая" стена, вне которой - враждебное иное, хаотическое неорганизованное демоническое пространство, варвары-нелюди, а внутри нее - сакральное пространство цивилизации, мира, организованного по истинным человеческим/божественным законам. В этом секрет изоляционизма и "одиночества" исторически известных империй. Любая империя чувствует себя одинокой в мире, где царит хаос и неправда. Любая империя, в принципе, чувствует себя катехоном, носителем истины и небесного света, откровения, призванным в своем одиночестве и борьбе с вероломными врагами отстаивать этот свет и сдерживать натиск сил - носителей энтропии. Потому ее границы священны. В этом смысл легенд о стене, построенной Александром Македонским против орд гогов и магогов (т. е. туранских кочевников) и вполне реальной Китайской стены. Христианская империя - Византия осмысляет себя как "катехон" - слово, взятое из послания апостола Павла, которая своим существованием сдерживает не просто напор варваров, диких племен, но вторжение в мир апокалиптических сил, связанных с приходом Антихриста. Иранская зороастрийская держава также осмысливала себя как некую преграду и реально была таковой на пути проникновения в цивилизованный мир туранских кочевников. (С падением Ирана была заложена основа последующей катастрофы - вторжения кочевников в ареал древнейших цивилизаций. С этого времени начинается возвышение Западной Европы, бывшей периферии цивилизованного пространства.)
Однако при более внимательном рассмотрении изоляционизм и экспансионизм Империи, или иными словами двойной сакральный смысл ее границ, стремление к ограничению и расширению, двойная функция Иного по отношению к Империи тесным образом связаны друг с другом. Одиночество Империи есть ее одиночество в этом мире, где царит тьма и неправда; ее одиночество и изоляционизм связаны с тем, что она есть намек на то Иное, которое находится вне этого мира, вне границ - в этом трагический пафос Империи. Стремление к бесконечному расширению границ есть оборотная сторона сдерживающей функции Империи. Расширяя свои границы, включая в нее все новые территории, Империя, таким образом, включает их в свой сакрально организованный мир, приобщает их к миру света и добра, цивилизации. Таким образом, она отвоевывает все новые и новые территории у варварского, враждебного мира. В идеале ее сакральный порядок должен распространиться на весь мир, и варварская периферия должна быть уничтожена, и только в этом случае может быть обеспечена полная безопасность и, таким образом, обеспечена сдерживающая функция Империи и ее границ. Существуют только границы Империи - все остальные границы фиктивны и недействительны. Это движение Империи к максимальному расширению своих границ на самом деле дублирует изначальный акт творения/ проявления космоса. Каждый раз с включением, покорением, освоением новой территории повторяется это начальное космическое действие, каждый раз заново отвоевывается новое пространство у хаоса и заново организуется по законам космоса. Однако в случае с христианской (православной) Империей это движение, присущее любой империи, принимает особый, более глубокий смысл, ибо в этом случае Империя выступает не просто как модель космоса, но как намек на Иное, т. е. на то, что находится вне космоса (=вне границ), и таким образом сам космос выступает не просто как нечто несовершенное (ограниченное), но, строго говоря, как злое (мир во зле) и парадоксальным образом выступает в роли хаоса античного мировоззрения [7]. Потому одиночество христианской Империи в мире зла, где правит князь века (зона) сего, приобретает особый смысл и пафос, так же как и стремление к расширению, к безграничности, т. е., в христианской перспективе, к совершенству. Однако, при более поверхностном рассмотрении, движение христианской Империи ничем не отличается от подобного движения языческой или секуляризированной Империи. Но скрытый трагизм христианской Империи также и в том, что, являя собой намек на Царство, она никогда не может быть этим царством, которое находится вне этого века. С другой стороны, языческая или постхристианская (секуляризированная) Империя претендует именно на полную реализацию царства в этом зоне, т. к. основывается на чисто позитивном космологическом мировоззрении, лишенном онтологического скепсиса и сомнения, знающем только об ограниченном пространстве Космоса (Мидгарда), не подозревая о существовании безграничного Иного. В конце времен эти два движения сталкиваются в апокалиптической борьбе. Секуляризированная Империя, достигая вселенских масштабов, бросает вызов небесам, при том, что катехон "взят из среды", после чего, достигая пределов своего развития, она гибнет вместе с окончанием этого века, и наступает зон Царства. В этом двойная символика Рима в христианском миросозерцании: с одной стороны, он есть прообраз Византии-катехона, с другой стороны, он же - прообраз всемирной империи Антихриста, устраняющей все земные границы.
Граница и национальное государство.
Преграда
Границы национального государства нелегитимны с точки зрения Империи. Эти две легитимности построены на совершенно иных принципах. Перед стремлением Империи к бесконечному расширению и организации своего сакрального пространства эти границы теряют всякий смысл. Они могут выступать в качестве границ-препятствий, или досадного недоразумения, на пути распространения священной миссии, но не более того. Они не несут в себе никакой сакральной нагрузки, никакой собственной ценности, ничего от того священного напряжения, которое воплощается в границе Империи. Если последняя представляет собой черту, круг, за который не имеют возможности проникнуть силы зла, подобно той окружности, которую очерчивал вокруг себя герой гоголевского "Вия", то границы национальных государств - чисто временные, земные, человеческие установления, существующие постольку, поскольку Империя еще не вобрала их в себя. В любом случае, мир национальных государств с точки зрения Империи - это мир хаоса, варварской периферии и дезорганизации. Таким образом, граница национального государства - это препятствие, не ограда и не стремление к безграничности, как в случае с Империей, а препятствие, т. е. в идеале нечто, что должно быть устранено тем или иным способом.
Сама идея национального государства возникла в Европе после поражения идеи Сакральной Империи, в борьбе с этой идеей, в связи с падением гибеллинского идеала, воплощенного Гогенштауфенами и воспетого Данте [8]. В том или ином виде, это явилось возвращением не только к дохристианской, но и к доримской Европе, к племенному и клановому делению. Национальное государство - это всегда падение культурного и цивилизационного напряжения. Это возврат к доимперским, варварским формам объединения общества, основанным на общности почвы и/или крови, т. е. биологии и географии, и, таким образом, падение из сферы духа в сферу физиологии и просто физики. Это цивилизационный сепаратизм. Ограниченность цели ведет к падению духовного и культурного напряжения. Именно потому национальное государство, по определению, буржуазное (десакрализованное), в нем отсутствует аристократический пафос дистанции, присущий имперской идее.
В противоположность стремлению Империи к расширению и охвату, включению в сакральный круг своих границ все новых территорий, национальное государство есть стремление к ограничению. Оно по сути своей не может выйти за пределы некоего заранее данного предела. Его границы призваны именно ограничить некое локальное пространство: этническое, географическое. Возможность их расширения задана этими параметрами, т. е. биологией и географией. Если Империя стремится к объединению людей по духу, т. е. имеет дело с неограниченным пространством, то национальное государство может организовать свое пространство, опираясь на принципы более низкого уровня - в первую очередь на принципы единства крови, почвы и т. п. Таким образом, Империя это стремление к безграничности, а национальное государство - стремление к ограниченности. Граница национального государства в качестве препятствия - есть зло, с точки зрения Империи, преграда, которая должна быть преодолена, ограничение сакрального пространства, стремящегося к универсальному охвату.
Концепция национального государства противоположна цивилизационной идее. Цивилизация наднациональна, надэтнична - она* организуется не вокруг принципов крови и почвы, а вокруг некой высшей идеи, духовной миссии. Люди объединяются вокруг ценностей духовного плана. Высота цели создает напряжение, энергетическое поле, которое позволяет объединять различные "крови и почвы" в одно пространство. С упадком значения этих ценностей и их сменой более заниженными требованиями происходит спад напряжения и раскол поля, его разграничение на отдельные поля с локальными целями и, таким образом, возврат к племенному и клановому делению. В этом сущность цивилизационного сепаратизма - в снижении целей и спаде напряжения системы [9]. Варварство не есть отсутствие культуры вообще, а снижение или отсутствие цивилиза-ционного напряжения. Новые границы, появляющиеся в результате разграничивания единого цивилизационного пространства, являются, таким образом, следствием ограничения целей.
В мифопоэтической модели мира граница представлена прежде всего как граница - ограда, ограничивающая упорядоченный мир Богов и людей от хаотического и бесформенного мира демонов, великанов и пр. Здесь граница осмысляется как круг, внутри которого космос, а вне его - постоянно угрожающий существованию космоса беспорядок и зло. Роль своеобразного посредника, медиатора между этими мирами выполняет обычно бог-воин, бог-громовержец. С одной стороны, он главный защитник Космоса, в своем постоянном единоборстве с силами хаоса, мифологическими чудищами, ок находится на передней линии противоборства, на границе двух миров, с другой стороны, уже своим этим нахождением на границе, на линии фронта он приобретает двойственную, этически неоднозначную природу; из всех космических существ он наиболее близок к миру вне ограды, вне космоса, проявляя эту свою близость также и в своем характере, с чертами неконтролируемости, воинственности, вспышек гнева и нарушения гармонии и меры (границы). Он бог-пограничник, как в смысле своей функции защиты границ, так и, с другой стороны, своей связью с экстатическими, пограничными состояниями (опьянение, опьяняющие напитки, наркотические вещества - вино, брага, сома и т. п.) [10]. Он бог-эксцентрик (находящийся вне центра, у периферии, у границы), носитель особого, левого ("неправильного", "неправого") сознания, левого (винного) пути, мифологический предшественник всех гностических, а позднее левых революционно-политических доктрин, "Левого марша".
Типической в этом смысле является скандинавская мифология. Мир здесь разделен на Мидгард (срединная усадьба, срединная ограда) - мир людей, Асгард (усадьба Асов-богов), вместе составляющих космос-огражденное пространство, и Утгард - "то, что находится за оградой, вне усадьбы" - окружающий мир людей и богов, дикий мир великанов и чудищ, постоянно угрожающих миру космоса и культуре [11]. Богом-громовержецем, воителем и главным защитником Асгарда и Мидгарда выступает Тор. Его связь с границей и миром великанов подчеркивается в сюжете Песни о Харбарде, где Один преграждает путь Тору, возвращающемуся из Утгарда и пытающемуся перейти пролив, отделяющий мир великанов от мира космоса [12].
Мотив огражденного сакрального пространства появляется и в авестийском мифе о Варе - особом (прямоугольном или круглом) помещении, построенном Йимой по приказу Ахурамазды, для спасения живых существ во время наступления всемирной зимы. Этот миф представлен во второй главе Видевдата: "О Йима прекрасный, на этот плотский злой мир придут зимы, а от них сильный смертельный холод... И ты сделай Вар размеоом в бег на все четыре стороны для жилья людей и для помещения скота и для красных горящих огней." [13] Функционально и типологически Вара аналогична Ноеву Ковчегу, также представляющему собой огражденное сакральное пространство, призванное спасти священный остаток в период вселенской катастрофы. Оба, и Вар, и Ноев ксвчег ассоциируются с идеологией Священной Империи, сакральное огражденное пространство которой призвано оградить избранный остаток от лежащего во зле мира и князя (по гностической традиции творца) этого мира. Можно провести аналогии и с современной геополитической концепцией неоевразийцев о континентальной империи, окруженной враждебной стихией Мирового Океана, талассократии (морское могущество, sea power) и world island-ом. [ 14]
Авестийская мифология знает также миф, связанный с мотивом расширения границ. В той же второй главе Видевдата представлен сюжет, в котором Йима, первый царь и законодатель золотого века, каждые триста лет своего царствования расширяет, раздвигает границы земного пространства с помощью золотого рога и посоха/кнута, данными ему Ахурамаздои, т. к. скот, люди и священные огни не помещались на прежнем пространстве [15].
Интересен также мотив о расширении границ "от моря и до моря", представленный в хетских царских надписях: "Я расширил границы Хатти от моря и до моря". Эта стандартная формулировка, ведущая свое происхождение, видимо, еще из времен индоевропейской общности, опять-таки интересным образом ассоциируется с положением классической геополитики начала и середины XX века о границах-полосах и о границах-линиях, причем последние, представляя собой береговую линию, являются тем идеалом, к которому стремится в своем расширении континентальная империя, и т. о. цель континентальной стратегии заключается в том, чтобы, расширив свои границы "от моря и до моря", распространиться на весь континент [16].
Мифопоэтической модели известна также граница-преграда. Этот мотив представлен в т. н. основном мифе о борьбе Бога-громовержца со своим змеевидным противником, где последний осмысливается в качестве космической преграды (или затора, запруды на пути вод, из-за которой наступает засуха) [17]. В этом смысле показательно, что в индийском варианте основного мифа (борьба Индры и Вритры), имя противника этимологизируется именно как преграда, препятствие; в результате устранения этой преграды становится возможным новое устройство Космоса [18]. Если интерпретировать этот миф в психологическом ключе, то это рассказ об индивидуации (по терминологии Юнга), об устранении героем препятствия на 'пути своей полной личностной реализации и, тем самым, выходе за границы, преодолении границ, алхимическом преобразовании, прорыве к абсолютной личности и абсолютной свободе, достигаемой тотальным преодолением, расширением границ вплоть до их исчезновения [19]. Недаром ключевую роль в мифе играет сома - экстатический, священный напиток, употребляя который, Индра расширяется в "тысячу раз", т. е. преодолевает границы своего индивидуального существования, своего эго, включая в состав своей расширенной личности всю полноту своего внутреннего существования (бессознательное; ср. мотив освобожденных вод, присутствующий в мифе) и, тем самым, являя собой модель мира, Первочеловека. В этом случае Вритру можно осмыслить не только и не столько как олицетворение Хаоса в его борьбе с силами Космоса, но как стража самого Космоса, т. е. огражденного пространства, чего-то, имеющего границу, и как саму эту границу, границу-преграду, стоящую на пути героя к полной самореализации, т. е. выходу за пределы, к устранению всех границ. Таким образом, мы видим, что мифопоэтическое мышление также знает о двойной функции границы - границе как ограждения и границе как преграды.
Сноски
1. Гегель, “Наука Логики”, Москва “Мысль”, 1970, с. 186-191.
2. Ницше, “Так говорил Заратустра”, Минск, 1997, с. 178.
3. Мифы народов мира (МНМ), энциклопедия, т. 1, Москва, 1980, статья “Индоевропейская Мифология”.
4. Ригведа, Москва “Наука” 1989 с. 495.
5. Ср., Леви-Стросс “Структурная Антропология”, Москва, 1984.
6. Дугин А., “Метафизика благой вести” Москва, 1999, с. 378 и далее.
7. “Античная культура и современная наука”, Москва, “Наука”, 1985, с. 218.
8. Эвола Ю., “ Языческий империализм”, Москва, 1990 (на сайте www. arctogaia. com/ public/evolaS. htm).
9. Панарин А., “Реванш истории”, Москва, “Логос”, 1998, с. 20 и далее.
10. МНМ, т. 2, Москва, 1982, статья “Опьяняющий напиток”.
11. Старшая Эдда, Москва, 1975, с. 17.
12. Ibid. , с. 219 и далее.
13. “Авеста в русских переводах”, Санкт-Петербург, 1998, с. 83.
14. Дугин А., “Основы геополитики”, Москва, 1999, стр. 15 и далее.
15. Авеста, с. 82. 16. Дугин А., указанное произведение; с. 23 и далее.
17. См. сноску 3.
18. См. сноску 4.
19. Ср. К. Г. Юнг., Минск, 1998, с. 187.
