Культурологические аспекты армяно-византийских связей Артем Саркисян Сегодня, когда человечество решительно вступило в эру глобализации и на первый план выдвигаются межцивилизационные отношения, для каждой из цивилизаций приоритетное значение получит поиск тех средств, которые позволят сохранить собственную идентичность. Это особенно верно для такой своеобразной цивилизации, как армянская. На вызовы глобализации Армения и армянство принципиально могут дать как минимум три ответа: а) объявить «войну» этому процессу, закрыть перед ним собственные «двери», создать тепличные условия собственного существования; б) поддаться глобализации, не сумев сохранить свою самобытность, и стать, в лучшем случае, жалким придатком более крупных цивилизационных субъектов; г) мобилизовав собственные цивилизационные ресурсы, достойно интегрироваться в мировые процессы и суметь обозначить в пределах единого мира собственные национально-цивилизационные границы. Бесперспективность первых двух вариантов армянского цивилизационного развития очевидна, чего не скажешь о третьем. Мобилизация цивилизационных ресурсов, в числе прочего, предполагает наличие такого стратегического фактора, как создание целостного представления о собственном историческом прошлом. При этом собственная история рассматривается и как органическая целостность внутренних отношений (концепция целостности и перманентности истории), и как компонент системы внешних взаимосвязей (национальная история в контексте всемирной истории). И внутренние, и внешние отношения исторической структуры предстают в качестве доказуемых (следовательно – осмысляемых) реалий, что позволяет понять истоки настоящего и во многом предвидеть грядущие перспективы. Таким образом, постоянное обращение к историческому прошлому, его переосмысление всегда актуально. Правда, обстоятельства прошлого и настоящего отличаются друг от друга, но неизменны (по большому счету) принципы и векторы исторического развития. И каждая новая интерпретация последних может привести к новым вехам национального становления. Рассматривая армянскую историю в контексте всего вышесказанного, можно заметить, что армянство не было безучастно к целому ряду глобализационных процессов прошлого: например, в древности – к становлению иранской, эллинистической, а затем и древнеримской цивилизаций, распространению христианства на заре средневековья, позднее – к формированию так называемого «византийского содружества»1. В ряду этих процессов последний стоит особняком. Во-первых, он в той или иной степени включал в себя плоды предыдущих и, будучи их логическим продолжением, носил более широкоохватный и глубинный характер. Если, например, созданная в VI в. до н. э. Персидская империя (куда входила и Армения) опиралась преимущественно на военно-административные механизмы, содержала значительный элемент насилия и представляла собой по большей части искусственное объединение разных народов, то в «византийском содружестве» в качестве объединяющего фактора выступала культура. Активные культурные взаимовлияния народов «содружества» чаще протекали независимо от их политических отношений и того, объединены ли эти народы в рамках одного государства. Во-вторых, Армения вступила в «византийское содружество», будучи по сравнению с прошлым более зрелой цивилизацией. До эпохи раннего средневековья Армения находилась в тени ближневосточной (в первую очередь, персидской) цивилизации и проходила через некий, так сказать инкубационный, период. При этом в Армении происходило постепенное накопление собственных и заимствованных цивилизационных технологий, среди которых важнейшее значение имели принятие христианства и изобретение армянского алфавита. Христианизация (особенно в условиях падения царства Аршакидов) принесла с собой новые векторы бытия. Изобретение же алфавита, обобщив формирование армянской цивилизации как самостоятельного информационного пространства, предоставило возможности для реализации этих новых векторов. Армяно-византийские интеграционные процессы отличаются и геополитическими условиями той эпохи. Как известно, Армения издревле находится в зоне перекрестка-столкновения цивилизаций (упрощенно – Запада и Востока). На смену начавшимся в результате восточных походов Александра Македонского (IVв. до н. э.) интеграционным процессам в начале нашей эры пришло постепенное нарастание напряженности между, с одной стороны, обобщенным в лице Римской империи Средиземноморьем и, с другой стороны, противостоящей ему той или иной восточной империей (в некоторой степени – парфянской, более выраженно – сасанидской, наконец – арабской). Эта конфронтация достигла апогея, когда Запад и Восток были отделены друг от друга христианской и исламской религиями. В условиях разобщенности между двумя этими полюсами для Армении постепенно становится недостижимым осуществление внешнеполитической доктрины, провозглашенной еще армянским царем Трдатом I (52-80-ые гг.): «Дружба с Римом и Ираном». Уже в III-IV веках, после сасанидского переворота в Иране перед Арменией встал вопрос внешнеполитической (и цивилизационной) ориентации, который армянский царь Трдат II (298-330 гг.) решил категорически в пользу Рима (Византии). Существующая ранее формальная зависимость Армении от Рима стала реальной. Более того, отношения между Арменией и Римом обрели новый духовный смысл. Дело в том, что при римском императоре Диоклетиане (284-305 гг.) была разработана (или, во всяком случае, получила окончательный вид) идея «идеальной или духовной семьи», куда по иерархическому принципу входил сам император («духовный отец»), младшие представители его династии («младшие духовные братья»), а также зависимые от Рима правители и монархи («духовные сыновья»). После крещения всей империи эта идея получила новое обоснование. Согласно формулировке, предложенной в начале IV в. одним из известных отцов церкви Евсевием Кессарийским, Римская империя являлась земной ипостасью идеального Царствия небесного. В свою очередь, император рассматривался как подобие Господа и «духовный отец» всех верующих, источник и гарант благоустройства во всем христианском мире. Христианский мир – ойкумена, воспринимался как одна семья (с единой всемирной церковью), где Римской империи (после распада которой в 395г. ее место заняла Восточно-римская, или Византийская) отводилась роль центра. В Западной Европе эта идея, пусть и формально, признавалась вплоть до 800 г., когда правящий франками Карл Великий был провозглашен римским императором. О том, что византийских императоров и армянских царей из династии Багратуни связывали отношения «любимых (духовных) отцов и сыновей», свидетельствуют средневековые источники. Эти отношения носили сакральный характер и были унаследованы от эпохи Аршакидов, когда они обладали реальным политическим содержанием. После падения царства Аршакидов (во всяком случае, с конца VI в. – начала VII в.) в иерархии римского (византийского) мира место армянских царей заняли армянские князья (нахарары). В соответствии с этим они получали от византийского двора почетные титулы – куропалатов, патрикиев, магистров и т.д., и рассматривались как «подопечные» императора. Эти сакральные связи не прервались и тогда, когда империя в результате арабских завоеваний утратила контроль над Арменией. Для действующей под игом мусульманского ига армянской элиты сохранение этих связей имело нравственное и политическое значение. Положение того или иного деятеля в римской иерархической системе поднимало его в глазах остальных. Одновременно «родственные» отношения с императором способствовали определенному сдерживанию арабской политики в Армении. Наконец, в случае необходимости они позволяли армянским министрам найти в Византии пристанище и интегрироваться в тамошнюю общественно-политическую жизнь. В отличие от Западной Европы, в связях Армении с Византией (вплоть до XI в.) наиболее выраженными и эффективными были именно отношения в духовной сфере. Вместе с крещением они приняли и ту, так сказать, специфическую для христианства миссию, суть которой заключается в создании общества, живущего в соответствии с божественными заповедями, – нового Израиля. В отличие от подобных миссий языческого периода, христианская характеризуются как внутренней, так и внешней направленностью. Во внутренних отношениях она заключается в создании зиждущихся на христианском миропонимании ценностей в самых разных сферах (общественная мысль, искусство, социальные отношения, право и т.д.), то есть – в расширении духовных границ христианства. Внешние проявления этой миссии заключались в распространении Слова Божия среди язычников (расширение географических границ христианства), а также активном обмене культурными ценностями с единоверными народами. В этом процессе лучшими партнерами во всей христианской ойкумене, благодаря занимаемому положению, были Византия и Армения. Находясь на границе христианского мира и ведя непрекращающуюся борьбу за сохранение собственной идентичности, эти две страны фактически выполняли роль авангардных защитников христианства, обладающих общими историческими задачами. В эпоху раннего средневековья Европа пережила трагедию и глубокий упадок в связи с падением Рима. В свою очередь, раннехристианские центры Востока – в Ассирии, Египте, Междуречье, Карфагене и проч., в VII веке подверглись арабским нашествиям и постепенно были поглощены мусульманским миром, лишившись широких перспектив духовного развития. В этих условиях Византия и Армения несколько веков оставались основными центрами, созидающими христианские цивилизационные ценности. Естественно, в их взаимоотношениях главная роль принадлежала Византии. И причиной тому не только имперский статус последней со всеми его ресурсами. Главным преимуществом этой империи были унаследованные ею мощные традиции античности, в недрах которых, кстати, и зародилось христианство. Армения в дохристианский период была знакома с этими традициями, но только после принятия христианства армянство получило возможность полноценного ознакомления с ними. Византия, точнее стоявший у ее истоков эллинский мир, предстала перед Арменией как достойный подражания мир идеальных парадигм или архетипов обеспечения симбиоза в сфере культуры. В основе этого подхода осознание того, что эллинистический духовный мир первым распростерся до пределов ойкумены, обретая мировое значение. Таким образом, Византия, по крайней мере на первых порах, выступила для Армении в качестве своеобразного законодательного центра христианского бытия. В первую очередь, у империи были позаимствованы церковная иерархия, правила, символы, обряды и церемониал. Из распространившихся в Византии в IV-V вв. конфессиональных течений официального признания в Армении удостоилось учение Александрийских отцов (в основном патриарха V в. Св. Кирилла) о монофизитстве Христа2. Наряду с организацией церкви и изобретением алфавита армяне переняли от империи и духовные песнопения, несколько веков развивая их созвучно византийскому. В V в. в новосозданную армянскую духовную музыку проникли разные жанры: псалом, гимн (шаракан) и т.д. По аналогии с византийцами армянские церковнослужители так же основное внимание обращали на гимны. Вслед за греческой церковью в VIII в. был учрежден официальный репертуар литургии – канон. По своему содержанию примыкал к греческому источнику и составленный в V в. армянский часослов. В качестве основного чина литургии армяне выбрали чин, составленный в IV в. Василием Кессарийским. Позднее, в VI в. в Византии сформировалась признанная и в Армении система традиционных музыкальных ладов – восьмиголосие (октоикос). Наконец, была перенята греческая система нотной записи (невмаграфии, знаменной записи), заложившая основу искусства хазов-нот. Настоящий переворот в армянской действительности вызвало знакомство с греческой общественной мыслью и наукой, ставшее возможным благодаря изобретению армянского алфавита (кстати, основанного на греческом принципе письма). Обладающие богатыми научными традициями ранние византийские центры – Александрия, Афины, Константинополь, Антиохия, Эдессия, Трапезунд и т.д., в V в. стали центрами образования и для армянского юношества с самым широким кругом интересов. Преуспевшие в греческом языке, эллинистической науке и поэтическом искусстве юноши развернули широкомасштабную переводческую деятельность. За короткое время на армянский язык были переведены многочисленные греческие произведения, представляющие самые разные сферы греческой культуры: философию, логику, грамматику, риторику, историографию, теологию, мартирологию, художественную литературу, музыкальное искусство. С переводами в армянский проникли и свойственные греческому языку богатство мысли и изысканность вкуса, логическая последовательность речи, научная терминология (благодаря созданию армянских аналогов). Эта продолжавшаяся несколько столетий (V-VIII вв.) неустанная работа составила содержание деятельности так называемой греческой школы, благодаря которой стало возможно зарождение разных направлений науки уже на самой армянской земле. Если в V-VI вв. в переводной литературе предпочтение отдавалось гуманитарным наукам, необходимым для идейного укрепления основ ортодоксального христианства в Армении, то в VII в., благодаря деятельности Анания Ширакаци, большое значение стало придаваться и естествознанию. С греческой научной мыслью армяне усвоили и унаследованную от античности систему образования, основанную на «семи свободных искусствах» (грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия, музыка). Это «грекофильское» движение, у истоков которого стояли Саак Партев и Месроп Маштоц, не прерывалось в течение всего средневековья и пережило новый расцвет в XI-XII вв. (благодаря Григорию Магистру, Нерсесу Шнорали и др.). В целом за период средневековья на армянский были переведены произведения примерно 70 эллинских авторов. Пожалуй, мы не ошибемся, если отметим, что благодаря этому движению армянская идентичность стала осознаваться как органичная часть мирового целого1. Менее значительным было византийское влияние на армянскую архитектуру. В раннехристианский период (IV-VI вв.) под греческим и ассирийским влиянием в Армении строились арочные базилики, которые, однако, не пользовались большой популярностью. Армянская скульптура, будучи ближе к восточному искусству барельефа, сравнительно мало обязана Византии, кирпичные церкви которой не позволяли развивать технику настенной скульптуры. Однако в раннем средневековье Армения в некоторой степени переняла византийский стиль капителей (например, в Звартноце). Точно так же большинство армянских орнаментальных форм перенято с форм позднеантичного периода, а раннехристианские барельефы по своей тематике примыкают к искусству восточных провинций Византийской империи. Зато в течение всего средневековья Византия оказывала сильное влияние на армянское прикладное искусство (ларцы для мощей, трехскладные изображения, посеребренные оклады книг). Это влияние заметно в выборе тем, иллюстрациях, стилистике. Средневековая живопись достигла наивысшего уровня развития именно в Византии2. Поэтому и армянское искусство живописи более всего обязано византийскому. Правда, фрески и росписи в Армении не обрели большого значения, что было обусловлено использованием камня в качестве строительного материала, а судить об армянских иконах того периода чрезвычайно сложно, так как они практически не сохранились. Однако армянская миниатюра пережила бурный расцвет и подверглась сильному византийскому влиянию (пластика, монументальный характер миниатюр и т.д.). По свидетельству местоблюстителя Католикоса Вртанеса Кертога (начало VIIв.), именно при нем искусство миниатюры было привнесено в Армению из греческого мира. Оттуда же был усвоен прием изображения на миниатюре текста предыдущей или последующей страницы, а также цикл изображений, приуроченных к 12 основным христианским праздникам, который утвердился в миниатюрах и иконографии империи начиная с Х в. Наконец, благодаря византийскому влиянию в армянской миниатюре постоянно ощущалось пантеистическое начало. В качестве отдельного, самостоятельного этапа византийского влияния выступает киликийское искусство XI-XIV вв.: архитектура, миниатюра, прикладное искусство (переплеты книг). Однако армянское искусство не было ни провинциальным проявлением византийского, ни, тем более, его пассивной копией. Подвергаясь византийскому влиянию, армянское искусство проявляло и свою самобытность, а греческие мотивы подвергались его трансформации и, в свою очередь, влияли на соседнюю культуру. Сама византийская культура постоянно выступало как синтез античных традиций и ценностей народов региона, в котором свое достойное место занимали и армянские ценности. Так, определенно выявлено влияние армянской эпической, гусанской и духовной музыки на средневековые греческие эпические песни («Дигенис Акритас», «Песнь о сыне Армуриса», «Сказание о Теофюлактосе»), а также в духовной музыке – в дальнейшем развитии системы восьмиголосия и изысканно-витиеватого стиля. Взаимным было и влияние отдающей предпочтение декоративной отделке армянской живописи на византийскую. Так, с IX в. в греческих миниатюрах помимо образов стал прорабатываться и орнамент. В следующем веке в декорировании византийских книг замечаются армянские мотивы: изображения птиц, листья граната, кусты ягод и т.д. В созданном XI в. армянском Евангелии появились изображения нагого Христа, распятого или получающего крещение, которые получили распространение также в византийской и европейской живописи. Разработанные в армянской миниатюре приемы отразились и во фресках каппадокийских церквей IX-XI вв. Влияние армянского декоративного искусства заметно также в византийской скульптуре. С IX в. по аналогии с армянскими мотивами на монументальных строениях европейской части Византии ваялись скульптуры реальных и вымышленных животных, переплетенные карнизы, декорированные кресты. Армянские хачкары (крест-камни) повлияли на украшенные крестами греческие плиты X-XI вв. В армянском средневековом искусстве, пожалуй, самой самобытной и наиболее повлиявшей на византийское искусство была архитектура. Особенностями последней были отличающееся друг от друга, но искусно взаимосвязанные как внешняя, так и внутренняя планировки и обусловленное ими подчинение структурных и функциональных задач декоративным (пластичным и геометрическим) эффектам. Основной вклад армянской архитектуры в византийское строительное искусство – крестово-купольный тип церквей. Хотя купол как архитектурный элемент был привнесен в Армению извне, однако, согласно известному искусствоведу Йозефу Стрижиговскому, именно здесь купольные церкви получили целостное развитие (VII-XI вв.) наряду с решением сложных строительных задач. Купольные храмы разделились на два типа: купольные базилики и церкви с центрально-купольной планировкой. Последние, в свою очередь, были представлены церквами, имеющими четырехугольную планировку или опирающимися на трилистник, четырехлистник, ниши, купольными залами-церквами и крестово-купольными церквами. Переместившись в Византию, армянские архитектурные формы подверглись некоторой трансформации (например, произошедшая, согласно Й.Стржиговского, в XI в. замена опирающегося на ниши четырехугольника барабаном), однако в своих основных чертах сохранились. План-трилистник широко применялся при строительстве церквей на горе святой Афон (Греция), начиная со старейшего католического храма Великой Лавры (961г.), основателем которой был армянин по национальности Св. Афанасий. Что касается армянского крестово-купольного типа, то в 880-ые гг. он стал стандартным планом в византийской архитектуре, благодаря осуществленному императором Василием Первым (867-886гг.) строительству церкви «Неа» (Новая). По всей видимости, Византия обязана Армении и Грузии развитию в IX в. двухэтажных прихрамовых часовен, предшествующие формы которых были переняты этими странами из Ассирии и Египта самое позднее в VII в. Византийская архитектура также переняла из Армении тромп, получивший признание в Константинополе и Элладе в конце X – начале XI вв. В это время армянская архитектура пользовалась большим признанием в Византии. Так, знаменитому Трдату было поручено восстановление купола константинопольского кафедрального собора Св. Софии, пострадавшего во время землетрясения 989г. Усвоенные Византией армянские архитектурные формы благодаря культурным связям империи не только распространялись в православных странах Европы, но и повлияли на западноевропейское зодчество Средневековья. Примечательно, что активное воздействие армянского искусства на византийское (IX-XI вв.) хронологически совпадает, с одной стороны, с бурным расцветом культуры багратунийской Армении, а с другой – с так называемым «Македонским возрождением» в Византии (по имени императорской династии, имеющей армянское происхождение). Причем во взаимных контактах Армения служила своеобразным мостом, передавая Византии достижения восточного искусства (особенно декоративного), предварительно подвергнув их переработке. В свою очередь, Византия служила таким же мостом при передаче армянских ценностей (особенно в сфере архитектуры) Европе. Следует отметить, что распространение армянским (а через них и ближневосточных) культурных ценностей или влияния в Византии было в значительной степени обусловлено деятельностью императора и государственных деятелей армянского происхождения и, главное, наличием многочисленного армянского населения, среди которого, естественно, были люди искусства и искусные мастера. Последние жили и творили не только в армянонаселенных областях Малой Азии или армянских областях империи, но и в Константинополе и сопредельных территориях (Фракия, Македония), участвуя в становлении, кристаллизации и развитии искусства в столице. То есть, армяне не только влияли на развитие византийской цивилизации в качестве соседей, но и напрямую участвовали в этом развитии «изнутри».